Т.А. Хамицаева «ВВЕРХ ПО ИРАФУ»
22
Харес — великолепное альпийское пастбище. Здесь в летнее время вы соберете богатейший гербарий трав, цветов, не сходя с места. Зеленые травы Хареса — это бархат чистейшего изумрудного цвета
Харес — основное богатство края. Это самый большой летний источник корма для скота не только местного, но и плоскостного населения. Уже в мае тянутся сюда с плоскости колхозные отары овец, коз, стада коров.
Харес — это легендарное пастбище. Издавна враждовали из-за него крестьяне Стур-Дигории и царгасата (высшее сословие в этом горском обществе). Крестьяне видели в Харесе исконно принадлежавшую им землю, царгасата же взимали дань за пользование этим пастбищем. К 70-м годам прошлого века особенно обострились взаимоотношения народа и царгасат.
С 1862 года крестьяне перестали платить царгасатам подати; объясняя это двумя причинами: Харес издавна принадлежит им, коренным жителям, в то время как царгасата — это пришлые люди.
Подать, которую крестьяне платили царгасатам, была лишь вознаграждением за надзор и охрану посевов и стад. Поскольку теперь царгасата переселились с гор на плоскость и перестали охранять стада, устур-дигорцы платить им больше не обязаны.
Пятнадцать лет продолжалась тяжба между народом и феодалами. В 1877 году пролилась кровь на этом пастбище.
Четыре года крестьяне не пропускали на Харес скот царгасат с плоскости и не платили им дани. Наконец для «наведения порядка» в Стур-Дигорию явился пристав Х. М. Кубатиев. О том, что было дальше повествует народное предание.
Кубатиев, в расчете на поддержку царского генерала Эглау, нагло разговаривал со старшими на нихасе: «Глупый народ! Платить вы не хотите, но должны ведь знать, что на этом я вас не оставлю! Лучше вам будет, если добровольно отдадите то, что положено. Не заставляйте обижать себя».
С этими словами, он отправился со своим отрядом на Харес, к пастухам, отбирать из каждой отары скот в пользу царгасат. По дороге он встретился с Цараем Хамицаевым, жителем Одола.
«Я иду к вам, куда же отправляешься?»— крикнул ему Кубатиев. Царай ответил: «Я вернусь обратно и застану тебя».
Царай прибыл в Одола, где проживали Хамицаевы и, говорят, до позднего вечера точил свой кинжал. Мать увидела это и, волнуясь за сына, спросила: почему он, вместо того, чтобы отдохнуть, точит кинжал. «Ой, нана, в наше время кинжал настоящего мужчины должен быть острым», — ответил сын.
Утром Царай отправился в Харес к своим стадам. (В то время все четыре брата жили вместе и Царай, как младший, с племянниками следил за стадами всей семьи). Перед тем, как выйти из дома, он попросил попить хурхдон (сыворотка с водой). Выпил, а остатки вылил на землю со словами: «О хуцау, если я застану Хаджимуссу, творящим беззаконие, то пусть я пролью его кровь, как лью этот хурхдон».
Придя в Харес, Царай узнал, что Кубатиев отобрал лучших баранов из стада Хамицаевых, а племянника его Цаппо избил плетьми за то, что тот стал противиться насилию. Царай погнал овец, отобранных приставом, в свое стадо и сказал Кубатиеву:
«Что мы тебе должны, Кубатиев? За что избиваешь нас? Крови что ли мы должны тебе?»
Пристав приказал молодежи царгасат: «Гоните обратно баранов! Как смеет лаять эта собака?»
Но царгасата не посмели подойти к отарам Царая: «Кто хочет идти дорогой смерти, пусть приблизится ко мне!» — крикнул он.
Тогда Кубатиев выхватил пистолет и направил его на Царая. Но Царай успел вынуть свой кинжал и всадить его в Кубатиева.
Царай перепрыгнул на противоположный берег реки. Река в этом месте глубокая и довольно широкая. Но когда человеку очень нужно, то он, наверное, сможет сделать и то, что в обычных условиях бы не сделал.
Когда Кубатиева повезли на ишаках, то Царай шел неподалеку по лесу и крикнул оттуда: «Эй, поедающие падаль царгасата, охотники хорошие! Хорошую добычу послал вам бог! Как ваша дичь, тощая или жирная? А в следующий раз бог пошлет вам неожиданно две дичи».
После убийства пристава никто уже не смел приезжать в горы за данью. В 1893 году власти вынуждены были освободить крестьян от платы царгасатам. Харес стал достоянием тех, кто жил в горах.
Еще при жизни Царая, как говорят в народе, была сложена о нем песня. А на кувдах старики произносили тост в честь героя.
Рассказанное о Царае — это живые факты, история без прикрас, без вымысла, которую донесли до нас сами участники этого события, многие из которых были живы еще в 40-е годы прошлого века.
Однако народное воображение не оставило героя без поэтических прикрас. В одном из сказаний говорится о Царае, как о молодом, красивом той мужской красотой человеке, которая считается идеалом у горцев. Он был стройный, с крупными глазами, ловкий в движениях, умевший петь и играть на пастушеской свирели.
Жена Кубатиева, не удовлетворенная тем, что Царай подвергся наказанию по закону, хотела сама отомстить за мужа и застрелить узника.
Ей разрешили увидеть Царая в тюрьме. В рукаве платья она спрятала револьвер, чтобы исполнить свое намерение. Но, когда к Кубатиевой вышел Царай, — молодой, красивый, чернобровый,— женщина растерялась, револьвер выпал из рукава и она сказала: «Слава богу, я думала, что мужа убил какой-нибудь ничтожный горец. Я вижу, моего мужа убил настоящий мужчина».
Царай через три месяца умер в тюрьме. По другим преданиям, мстительные Кубатиевы, не сумев сами расправиться со своим кровником, подкупили тюремщика, и он отравил Царая. Братья привезли тело Царая в родное село Одола и похоронили его, положив в могилу свирели, на которых так любил играть герой…
Имя Царая до сих пор живет в песне, в преданиях.
Особенно популярным оно стало в годы революции и гражданской войны. Народ сложил песню о том, как не стало места царгасатам не только на пастбище Харес, но и во всей Осетии — заметались они, куда бы им уехать, кто им укажет дорогу, кто им приготовит съестное на дорогу?
«Не волнуйтесь, царгасата, баделята, не беспокойтесь! Хамицаев Царай приготовил вам припасы на дорогу…»
За народ погиб Царай, и народ не забыл его — создал чудесный памятник — песню.
Царгасата, притесняя народ, пользовались всякими средствами: клеветой, наветами. Для того, чтобы стать сильнее самим, они старались уничтожать лучших людей из народа. Народная память бережно хранит предания об этих героях.
Не менее бережно хранятся и материальные памятники старины, часто совсем непримечательные внешне.
Справа перед въездом в Стур-Дигору, у самой дороги, лежат две плиты. Их называют «Хамицати циртта» (надгробья Хамицаевых). Говорят, они мешали одному из жителей села построить дом, тем не менее было решено изменить план постройки, а надгробья оставить на месте.