18 Д Нарти Урузмӕг ӕма уӕйуг

—               Ӕз уӕ хуӕздӕр дӕн!

Уӕдта Нарти Сатана исаразта:

—               Къолибадӕг уосӕ ӕрхонетӕ, ӕма уин (йе) уӕ хуӕздӕр ӕма уӕ фуддӕр рартасдзӕнӕй.

Фӕйимӕцудӕнцӕ. Сослан нӕрӕмон адтӕй ’ма йимӕ ӕхе хузӕн лӕгти хӕццӕ фӕццудӕй, ӕма ’й ӕрхудтонцӕ.

Загъта къолибадӕг уосӕ:

– Я лучший из вас!

Тогда Нартовская Шатана предложила:

– Приведите ведунью, она и определит лучшего и худшего из вас.

Пошли за ней. Сослан всегда был неукротим, и с себе подобными отправился за ней и привел.

Говорит ведунья:

Йетӕ ба йин загътонцӕ:

—               Мах «ӕз хуӕздӕр уон»-бӕл хъаугъа кӕнӕн, ’ма нин нӕ хуӕздӕр сиртасӕ.

Йе ба сӕмӕ фӕгъгъӕуай кодта ’ма син загъта:

—               Кӕсун уӕмӕ, ’ма уӕ хуӕздӕр ами нӕ ’й.

Фӕрсунцӕ ’й:

—               Ка ’й уӕдта нӕ хуӕздӕр, уой нин зӕгъӕ.

Йе ба син загъта:

А те в ответ:

– Мы спорим о том, кто лучший из нас, вот ты лучшего и назови.

Внимательно посмотрела она и говорит:

– Гляжу я на вас, но лучшего здесь не вижу.

Те спрашивают:

– Так кто же из нас лучший, говори!

Она сказала:

Уомӕ ка хъӕрттӕй, йе уой надта, иннӕ ба зӕнхӕ хуаста, гъе уой над ӕй фӕккодтонцӕ.

Урузмӕг ӕрцудӕй, ’ма йин загътонцӕ:

—               Гъе, атӕ, атӕ, къолибадӕг уоси фарстонцӕ, нӕ хуӕздӕр ка ’й, зӕгъгӕ, ӕма дӕу баамудта, ’ма ’й уӕдта фӕннадтонцӕ.

Урузмӕг нӕбал ӕрбадтӕй, уотемӕй федеуӕгмӕ фӕццудӕй ’ма нигъгъӕр кӕнун кодта:

Ну и поколотили ее; кто доставал, тот ее бил, а кто нет, тот (со злости) землю колошматил.

Приходит Урузмаг домой, а ему говорят:

– Так, мол, и так, спрашивали ведунью, кто, мол, из нас лучший, она на тебя показала, ну тогда ее и побили.

Урузмаг даже не присел, пошел к глашатаю и велел ему прокричать:

Уорс денгизи билтӕбӕл сӕ рахудта.

Сау денгизи билтӕбӕл сӕ уӕлӕмӕ исхудта, ’ма си неке исхъӕрттӕй; баизадӕнцӕ нӕдтӕбӕл, ӕхуӕдӕг ба иссудӕй Сау хонхи бунмӕ ’ма искастӕй хонхи сӕрмӕ, ’ма дзи хизтӕй фусти истур дзогӕ ӕнӕ фиййау.

Иссудӕй сӕмӕ ’ма нӕ уидта нӕдӕр гӕс, нӕдӕр бунат ’ма загъта:

По берегам Белого моря повел он их.

По берегам Черного моря наверх их провел, но никто из них не добрался; остались на дорогах, сам же он дошел до подножья Черной горы, посмотрел наверх и увидел там пасущуюся большую отару овец без пастуха.

Поднялся туда, а там ни пастуха, ни места (шалаша) и говорит себе:

Балӕбурдта ’ма еу далиси къахбӕл фӕххуӕст ӕй, ’ма ’й далис радавӕ-бадавӕ фӕккодта ’ма йин ӕ билтӕ дортӕбӕл фӕххуаста, уӕддӕр ин райервазтӕй.

—             Цӕй, анӕн гӕнӕн нӕййес, ӕма цӕуон сӕ хӕццӕ, еу рауӕн уодзӕнӕй анӕн бунат.

Ӕма сӕ рауагъта, ’ма айнӕги фарс байгон ӕй.

Сӕ разӕй устур цӕу адтӕй ’ма сӕ бахудта уордӕмӕ.

Бацудӕй йе дӕр сӕ фӕсте уордӕмӕ, ’ма уӕйуг ӕ фӕсте къӕйӕ февардта.

Уӕйугмӕ дзурдта Урузмӕг:

Попробовал схватить одного годовалого барашка за ногу, так тот протащил за собой Урузмага, побил его губы об камни, но так и не дался, убежал.

– Что ж, раз не получается так, пойду-ка я за ними, где-то же будет их место (ночлега).

Отпустил их, потом глядит: (как дверь) открылась скала.

Впереди шел огромный козел и завел скотину туда.

Зашел и он (Урузмаг) туда за ними, и великан за ним заложил вход камнем.

Обратился Урузмаг к великану:

Йе ба йин:

—              Ӕгас цо,— загъта,— хонхаг дзили!¹

Къахахӕссӕн имӕ (уӕйугмӕ) адтӕй, ’ма равналдта ’ма еу фус ниййахӕста ’ма ’й равгарста; раст дууӕ ‘мбеси ӕй ӕркодта ’ма ’й дугъосуги ниггӕлста.

Исфунх ӕй, ’ма ’й райста ’ма йе ’рдӕг уомӕн равардта, йе ’рдӕг ӕхецӕн ниууагъта ’ма йин загъта, истӕг ма рагӕлдзӕ, зӕгъгӕ.

Бахуардтонцӕ, ’ма истгутӕ еу рауӕнмӕ ӕримбурд кодта ’ма ӕ нивӕрзӕнӕй бинаг ӕхсӕ райста ’ма сӕ рацавта, ’ма фус, куд адтӕй, уотӕ фестадӕй, ӕма ӕхе ниццагъта ’ма фусти астӕумӕ бацудӕй.

А тот ему:

– Добро пожаловать, горная птичка!

У великана был посох с зацепом для ног и им он поймал одну овцу, зарезал, разделил тушу на две половины и закинул в котел.

Мясо сварилось; он его достал, половину оставил себе, а половину дал Урузмагу, предупредив, чтобы тот кости не выбрасывал.

Поели; собрал он кости в одну кучку и из-под изголовья достал войлочную плеть, ударил их, и овца ожила, отряхнулась и побежала в середину стада.

Изӕри фустӕ фӕстӕмӕ ку ‘риздахтӕнцӕ ӕма ӕхсӕвӕр афонӕ ку иссӕй, уӕд ин уӕйуг загъта:

—             Иуазӕг еу ӕхсӕвӕ иуазӕг ӕй, ’ма ӕхсӕвӕр дӕубӕл ӕй, ’ма мин ӕхсӕвӕр куд искӕнай, уотӕ.

Йе ба йин загъта:

—             Ӕма дин цӕмӕй исӕхсӕвӕр кӕнон, мӕнмӕ бӕхӕй ӕндӕр ку неци йес?

—             Мӕнӕн игъаугидӕр нӕ ’й дӕуӕй, дӕ бӕхӕй, мӕнӕн ӕхсӕвӕр уӕд.

Вечером, когда овцы вернулись и настало время ужина, великан говорит:

– Гость только одну ночь бывает гостем, ужин за тобой, так что принимайся за приготовление ужина.

А тот отвечает:

– Так из чего мне сделать ужин, если кроме коня у меня ничего нет?

– А мне разницы нет, что ты, что твой конь, лишь бы был ужин.

Ӕхсӕвӕ фӕййевгъудӕй, ’ма сӕумӕ бабӕй ӕ сагӕхти рауагъта фонс, уобӕл бабӕй дуар рахгӕдта.

Иннӕ ӕхсӕвӕ ку ‘рхъӕрттӕй, уӕд ӕхсӕвӕр уӕйугбӕл адтӕй, ӕма равналдта ’ма фус ниййахӕста ’ма еу ӕрдӕг уомӕн бабӕй равардта, инней ба ӕхецӕн ниууагъта; йе ‘стгутӕ бабӕй еумӕ симбурд кодта ӕма бабӕй сӕ рацавта ӕхсӕй, ӕма фус, куд адтӕй, уотӕ фестадӕй.

Йеци ӕхсӕвӕ райевгъудӕй.

Иннӕ ӕхсӕвӕ ӕхсӕвӕр Урузмӕги радӕ адтӕй, ’ма йимӕ дзоруй уӕйуг:

—              Цӕмӕн неци кӕнис ӕхсӕвӕри гъуддаг?

Йе ба йин загъта:

—             Ци дин кӕнон? Бӕх мӕмӕ адтӕй, ’ма дин ӕй нивгарстон.

Уӕйуг ба дзоруй:

Ночь прошла и утром вновь великан пропустил скот между ног, а дверь затворил.

Когда наступил следующий вечер, то ужин был за великаном, и он вновь поймал овцу, половину дал Урузмагу, другую половину оставил себе; потом собрал кости, снова ударил их плетью, и овца стала как была.

И эта ночь прошла.

Следующим вечером была очередь Урузмага готовить ужин, и великан спрашивает его:

– Ты почему не готовишь ужин?

Тот отвечает:

– Что мне делать? Был конь, я тебе его зарезал.

А великан говорит:

Ӕма райста ӕртикъахуг ухст ’ма йин ӕй ӕ лӕбӕзти исцавта ’ма йин ӕй ӕ усхъи тегътӕй искӕсун кодта ӕма ’й уотемӕй арти фарсмӕ ниссагъта, ӕхуӕдӕгга ӕхе уӕлгоммӕ рауагъта ’ма хуссуй.

Урузмӕг дӕр, ӕ рагъ тӕвдӕ кӕнун ку райдӕдта, уӕд рӕхисмӕ фӕллӕбурдта ’ма ӕхе исрӕуигъта ’ма ӕхе раласта ухстӕй.

Ухст арти рацавта, ’ма, ку разинг ӕй, уӕд ӕй радавта ’ма ’й уӕйуги дууӕ цӕстеми ниццавта.

Уӕйуг исистадӕй ӕма фӕрстӕбӕл ӕхе фӕххуаста; Урузмӕг ба ӕхе фусти ӕхсӕн банимахста, ’ма ’й нӕ ирдта.

Ку бафӕлладӕй, уӕдта ӕринцадӕй ’ма йимӕ дзурдта:

И взял он шампур на трех ножках, воткнул Урузмагу в ягодицу, так что он прошел через плечо и установил возле огня, а сам улегся кверху брюхом и заснул.

Урузмаг же, когда стал нагреваться, схватился за надочажную цепь и снял себя с вертела.

Сунул он шампур в огонь и когда тот раскалился, схватил и воткнул великану в оба глаза.

Вскочил великан, стал он биться о стену; Урузмаг же спрятался среди овец и тот его не находил.

Когда великан устал, то успокоился и говорит:

Ӕма йимӕ къохдарӕн рагӕлста.

Йе дӕр ӕй ӕ къохбӕл бакодта, ӕма къохдарӕн «Мӕнӕ ’й! Мӕнӕ ’й!» кӕнун байдӕдта, ’ма ’й уӕдта, йе ‘нгулдзӕ, ӕд къохдарӕн фӕрӕтӕй ӕркъуӕрдта, уӕйуг дӕр имӕ фӕллӕбурдта ’ма ’й ӕ фурмӕстӕй ранихъуардта.

Нинцадӕй уӕйуг ӕма ӕхе рауагъта. Уӕйуг имӕ дзоруй:

—             Амӕй мин сӕумӕмӕ додой дӕ сӕр кӕнуй! Сӕумӕ ба мӕ фонс ку раскъӕрон, уӕд мин кумӕ йервӕздзӕнӕ?

Йе дӕр февналдта цӕумӕ ’ма ’й растигъта, ’ма ӕ сӕр — ӕ сӕри бунати, ӕ къӕхтӕ — фӕстаг къӕхти бунати, ӕ къохтӕ ба раззаг къӕхти бунати рацавта.

И бросил ему кольцо.

Тот одел его на руку и кольцо стало вопить «Вот он! Вот он!»; и тогда Урузмаг отрубил топором палец с кольцом, а великан схватил его и со злости проглотил.

(Наконец) великан угомонился, потом лег и говорит, обращаясь к Урузмагу:

– Горе твоей головушке! А когда я утром буду выгонять скотину, то куда ты от меня денешься?

Тогда Урузмаг взялся за козла (зарезал его), снял с него шкуру, и (встал так, что) свою голову – на место головы козла, ноги – на место задних ног, а руки – на место передних ног поставил.

—             Рацо, Бодзо², дӕуӕн ӕризадӕнцӕ фонс, а хонхаг дзили ба мӕ барӕ уадзӕ!

Урузмӕг дӕр цӕуи хурфи адтӕй ’ма ранӕхстӕр ӕй ’ма ӕ сагӕхти фендӕдуар ӕй.

Фонс дӕр ӕндӕдуар ку фӕцӕй, уӕд уӕйугмӕ фӕстӕмӕ дзурдта:

—              Гъе нур ба уоми «Бодзо», «Бодзо» кӕнӕ!

Уӕйуг ӕ фурмӕстӕй рагӕпп кодта ӕма ӕндӕдуар хонхӕй рахаудтӕй ’ма нимморӕ ’й.

Урузмӕг дӕр фӕстӕмӕ баздахтӕй ’ма ӕ бӕхи ӕстӕгутӕ ӕримбурд кодта ’ма сӕ бинаг ӕхсӕй рацавта, ’ма бӕх, куд адтӕй, уотӕ фестадӕй.

– Выходи, Бодзо, на тебе остается скотина, я же займусь горной птичкой!

Урузмаг же был внутри шкуры козла и вышел между ног великана.

И когда скот оказался за дверью, то прокричал он назад великану:

– А теперь кричи себе там «Бодзо, Бодзо»!

Со злости великан выскочил, упал с горы вниз и разбился.

Урузмаг вернулся, собрал кости своего коня, ударил их войлочной плетью и лошадь какой была, такой стала снова.

Федеуӕгмӕ фӕццудӕй ’ма нигъгъӕр кӕнун кодта, Урузмӕги хӕццӕ йеци бон ка рацудӕй, йетӕ ӕримбурд уӕнтӕ, фонси конд баиуарӕн, зӕгъгӕ.

Пошел к глашатаю и велел ему прокричать, что, мол, кто в тот день пошел с Урузмагом, те пусть соберутся, чтобы поделить угнанный скот.

Кӕрӕдземӕ бакӕсионцӕ и Нарт, аци уӕлдай хай ма кӕмӕн кӕнуй, зӕгъгӕ.

Есун баидӕдтонцӕ, ’ма хай ку ’ризадӕй, уӕдта (Урузмӕг) къолибадӕг уосӕмӕ дзоруй:

Стали переглядываться Нарты, кому это он приготовил лишнюю долю.

Начали забирать свои доли и когда осталась последняя доля, Урузмаг говорит ведунье:

Къолибадӕг уосӕ дӕр, уӕдта анӕн маци зӕгъон, зӕгъгӕ, ’ма дзоруй:

—             Гъе нур ба уин нӕ загътон, уӕ хуӕздӕр Урузмӕг ӕй, зӕгъгӕ,— нур цӕттӕй ба ӕз дӕр нӕ тӕрун фонс!

Ӕма, хӕйттӕбӕл ка рабостӕ кодта, уони дӕр ӕхецӕн фӕттардта.

Ведунья задумалась, сказать – не сказать, потом решилась:

– Говорила же я вам, что лучший из вас Урузмаг! А я тоже не зря, получается, имею свою долю!

И погнала себе и те доли, от которых некоторые отказались, обидевшись.

Перевел на русский язык М.А.Миндзаев.

В.И. Абаев пишет об этом: «Приключение Урузмага в пещере у циклопа относится к разряду странствующих сюжетов широчайшего распространения. Древность этого сюжета засвидетельствована гомеровским рассказом об Одиссее и Полифеме (Одиссея, песнь IX). Подобно мифам о Прометее и Аргонавтах, этот сюжет относится к числу тех, которые особо тесно связывают античную Элладу с Кавказом.

Сказания о циклопе, помимо осетин, засвидетельствованы у мегрелов, кабардинцев, дагестанцев, чеченцев. Кроме тою, «мотив Полифема» известен у многих европейских народов, а также в сказках «Тысяча и одной ночи». Кавказские варианты стоят несравненно ближе к греческому, чем европейские.» (из книги: Абаев В.И. Нартовский эпос осетин.\Абаев В.И. Избранные труды в 4-х томах. Том 1 Религия, фольклор, Литература. 2-е изд. Владикавказ, Ир, 2020. С.144)