58 ДН Нарти Ацæмæзи зар

Уомӕн ӕ кизгӕ — Агундӕ-рӕсугъд,

Ӕ еунӕг кизгӕ, ӕ бундори хай,

Зӕронд ӕлдарӕн — ӕ зӕрди ‘нцойнӕ.

Его дочь — красавица Агунда,

Его единственная дочь, его любимица и наследница.

Сердцу старого алдара — она забава и отрада.

Ӕ сау цӕстингас — фӕскъӕвда сах хор,

Ӕ кустмӕ февналд — берӕгъи лӕбурд,

Бабузи накӕ — ӕ донмӕ рацуд.

Ее черноокий взгляд — после ливня знойное солнце,

За работу возьмется — словно волчица в нападении,

Движения плывущей лебедушки — походка ее по воду.

Ӕ нарӕг астӕу тасӕ-уаситӕ, —

Мӕйрохс фелауй ӕ уорс гогойнӕй,

Сӕууон хори рохс — ӕхе цӕсгомӕй.

Тонким станом, плавно изгибаясь, проходит,

Струится лунный свет из белого ее кувшина,

Свет утренней зари лицо красавицы излучает.

Ӕ размӕ гъазгӕй, фӕггобан унцӕ:

Агундӕ-рӕсугъд бӕрзонд айнӕгӕй

Ӕ рӕсугъд цӕстӕй нӕ рафӕлгӕсуй.

Пред девушкой гарцуя, падают в изнеможении.

Красавица Агунда с вершины скалы ни на одного

Свой прелестный взор не бросит напрасно.

Нарти зӕрӕндтӕн сӕ галдзар уӕфстӕ

Сау хонхи рагъбӕл бафехсуд ӕнцӕ:

«На»-ӕй ӕндӕр син неци дзиуапп ес.

Знатных старейшин нартов.

Их подошвы из воловьей кожи

На гребнях Черной горы стерлись.

«Нет», — другого ответа сватам нет.

Агундӕ-ханмӕ ӕрхицӕ кодта.

Сау гъӕди астӕу гӕмӕх ӕрдозти

Ӕ сау нӕл сӕгътӕ дзӕгъӕл ниууадзуй,

Любовью к красавице Агунде пленен.

Средь леса черного на поляне зеленой

Своих черных коз без присмотра оставляет,

Ӕ фиди хӕзна, — сау ӕфтудтитӕ

Сугъзӕрийн’ хӕтӕл. Ку фӕннӕхстӕр уй

Сау хонхи цъоппмӕ ӕ хӕзнай хӕццӕ.

Отцовское сокровище — золотую свирель

С ажурной насечкой. Отправляется он

На вершину Черной горы со своим сокровищем.

Иуӕрци фӕсте е ку байзадӕй.

Уази хӕдзари ӕ фуртти ӕхсӕн

Иуӕрци хъаугъа уобӕл ӕрцудӕй.

После дележа золотая свирель досталась.

В доме Уаза между его сыновьями

При дележе размолвка случилась из-за свирели.

Ӕрбадгӕй, уобӕл нӕ базонунцӕ

Раст хӕйттӕ кӕнун ‘ма нийхӕлунцӕ

Авд хатти етӕ тӕрхони сӕрбӕл.

Собирались, спорили, кому свирель отдать,

Но, не найдя решения верного,

Расходились семь раз ни с чем с нихаса.

Фӕстаг ӕмбурди се ‘уарӕг фӕууй.

Рӕстиуӕрцӕ дӕр айдагъ е хӕссуй:

Фонс — и хестӕртӕн, хӕтӕл — кӕстӕрӕн…

На последнем совете был посредником в разделе.

Только он справедливо наследство делит:

Скот — старшим, а свирель — младшему.

Нарти Уази фурт минги Ацӕмӕз

Сау хонхи сӕрмӕ ку фӕррӕдӕхсуй,

Ӕртдор къӕдзӕхбӕл ӕрбадуй ӕма

Цӕгъдунтӕ, ӕдта, е ку байдайуй.

Юный Ацамаз, сын нарта Уаза,

На вершину Черной горы как взбирается,

На скалу из кремня он садится и играет,

Наигрывает на свирели, заливается.

Ӕрцудӕй ӕма Сау хонхи айнӕг

Къӕразги бӕрцӕ уӕд ку байгон ӕй:

Агундӕ-рӕсугъд, ӕ куст ниууадзгӕй,

Ӕ куст ниууадзгӕй, ӕнӕ фезмӕлгӕй,

Игъосуй нӕртон лӕхъуӕни цагъдмӕ.

Долетает, и скала Черной горы

С окошка ведь приоткрывается:

Красавица Агунда, свою работу оставив,

Свою работу оставив, внемлет

Зачарованно удалого юноши игре.

Уази игурдӕн ӕ рӕсугъд цагъдмӕ

Ӕгас дуйнетӕ ӕригъал унцӕ.

Под чарующую музыку наследника Уаза

Целый мир пробуждается ото сна.

Урух будурмӕ нӕ унгӕг кӕмттӕй

Фӕдесон лӕгау хӕбал-хубулӕй

Мӕстгун ивулд дӕнттӕ уӕд уайунцӕ.

Ӕнӕбун денгиз ку рафӕлхъӕзуй.

На широкую равнину из наших тесных ущелий,

Как по тревоге, грохоча и пенясь,

Бурно разлившиеся воды несутся,

Превращаясь в бездонное волнующееся море.

Ӕма совӕхътӕ уӕд ку кафунцӕ.

Уази фурт Ацӕмӕз ӕ хӕтӕлӕй

Хъӕбӕрдӕр цӕгъдунтӕ ку байдайуй…

И черные аисты пускаются в пляс.

Сын Уаза Ацамаз на своей свирели

Еще слаще играет, заливается…

Сӕ гъур-гъур цӕугӕ, ӕригъал унцӕ.

Сӕ гъар лӕгӕттӕ ку ниууадзунцӕ

‘Ма лӕпп-лӕппгӕнгӕй кафун ‘ма семун

Сау гъӕди астӕу уӕд байдайунцӕ.

С недовольным урчанием просыпаются,

Свои теплые берлоги оставляют

И, шлепая и притопывая, плясать и танцевать

В глубине дремучего леса начинают.

Гъӕуӕнзтӕ ‘ма къӕлӕтсӕртӕ скъӕрун

Уӕд райдайунцӕ; туацъи билтӕбӕл

Хъӕлзӕнг рӕууестӕ уӕд ку уайунцӕ.

Лоси круторогие сбегаются.

На берегах болот тонконогие

Лани резвятся и пляшут.

Дзогтӕ-дзогтӕй Ацӕмӕзи зармӕ

Ӕмбурдтӕ кӕнун уӕд ку райдайуй.

Стадами бесчисленными на песню Ацамаза

Начинают собираться.

Рӕсугъддӕр цагъдмӕ нур ку низдохуй…

Сау гъӕддон ибӕл тъӕфилтӕй хауй.

Еще прекраснее играет,

Черный лес на него пушинками осыпается.

Сӕ цъӕх зӕлдагӕ уӕд радарунцӕ;

Аллихузи рӕсугъд деденгутӕ

Идзулд будурти уӕд равзурунцӕ.

Оделись и засверкали зелеными шелками.

Дивные цветы земли прекрасной

На улыбающихся равнинах спешат прорасти.

Уӕд байдзаг унцӕ; деденгутӕбӕл

Гӕбӕлотӕ ‘ма стонг мудбиндзитӕ,

Дув-дув гӕнгӕ, ратӕхӕ-батӕхӕ

Уӕд кӕнунцӕ; алли рӕсугъд мӕргътӕ

Тогда наполняются; на дивных цветах

Бабочки пестрокрылые и голодные пчелы,

Жужжа, от цветка к цветку

Летать начинают; звонкоголосые птицы

Уӕд исесунцӕ: хуарз Ацӕмӕзӕн

Фӕрсаг кӕнунцӕ. Уалдзигон хор дӕр

Ӕгас дуйнебӕл ӕхцӕуӕн гъарӕй

Уӕд ку бакӕсуй, кӕдзос дунгӕмӕ

Алли уодгоймаг, ӕхе рахатгӕй,

Фӕтӕн реуи ‘дзаг уӕд исуолӕфуй.

В лад подпевают. Весеннее солнце тоже

По всему свету нежным теплом

Тогда разливается, к чистому ветру

Повернувшись, каждое живое существо

Полной грудью тогда вдыхает.

Рӕсугъддӕр здӕхтӕ уӕд ку равзаруй…

Мегъи пъӕстутӕ рарӕнгъӕ унцӕ,

Сӕ гъар цӕстисуг уӕд ӕркалунцӕ:

Сау гъӕдрӕбунти арви нӕрун дӕр

Уӕд ӕрцӕуй, ‘ма кӕрдӕги халӕ

Идзулдӕй ӕхе уӕд ку бацӕгъдуй.

Волшебные мелодии продолжает играть…

Пушистые облака выстраиваются в ряд,

Ласковыми слезами облака проливаются…

У опушки черного леса гром небесный

Гулко грохочет, и трава молодая

Ликуя, охорашивается.

Рӕсугъддӕр цагъдмӕ бӕргӕ низдохуй…

Агундӕ имӕ айнӕги фарсӕй

Беурӕ фегъосуй, фал ин разӕгъуй:

Еще красивее на свирели играет…

Агунда со скалы завороженно слушает и молвит:

Ӕ фӕндӕуагӕ ку фӕццӕрисӕ,

Мӕн ба к ‘уайуонцӕ дӕ сугъзӕрийнӕ

Арӕзт хӕтӕл ‘ма дӕ сау нӕл сӕгътӕ!»

на радость матери своей.

А моими пусть будут

твоя золотая свирель и твои черные козы!

Сау хонхи къӕбурбӕл ӕ даргъ хӕтӕл

Листӕг сау хъуӕлтӕ фӕххаун кӕнуй,

Ку фӕннӕхстӕр уй сӕ хӕдзарӕмӕ

Ӕ сӕр губурӕй, ӕ уонтӕ калдӕй.

Рӕсугъд хъал кизгӕ, Сайнӕги бундор,

Уӕд ӕрахезуй айнӕг къӕразгӕй,

Ӕрӕмбурд кӕнуй хӕтӕли хъуӕлтӕ,

Бадӕттуй сӕ ӕ фиди зӕрондмӕ.

О выступ утеса длинную свирель

В мелкие черные кусочки разносит,

И идет юноша к себе домой,

Поникнув головой и плечи опустив.

Прелестная Агунда, Сайнага наследница,

Тогда спускается со своей крепости,

Собирает кусочки золотой свирели,

Подает их своему седовласому отцу.

Хӕтӕли мортӕ банихӕсунцӕ.

Агундӕ-рӕсугъд фиййауи хӕтӕл

Ку бабӕттуй уӕд сурх дарий медӕг.

Хъандзалгун кири ‘й арф нинниуӕрдуй.

Осколки свирели сливаются.

Красавица Агунда пастушью свирель

Заворачивает бережно в алый шелк,

В девичий сундук ее глубоко прячет.

Бӕхтӕбӕл бадгӕ ӕрацӕунцӕ –

Сӕ уацӕ рохсӕй цӕстӕ тар кӕнуй.

Уонӕн сӕ бӕхтӕ — ӕфсорхъи муггаг,

Лӕгти изӕдӕн ӕ бӕхӕргъауӕй.

На конях выезжают —

От святого их сияния свет в глазах меркнет.

Их кони — чистокровные чудо-кони — отобраны

Из табуна покровителя всех мужчин.

Нур дӕр бӕрӕг ӕй: идзӕгъни хузӕн

Кӕд хонхи рагъбӕл зингитӕ цӕгъдуй.

Цокот подков звенит, ярче лучины они

С вершины гребня горы искры высекают.

Мӕйрохси хузӕн, хонхбӕл фелаугӕ.

Сӕ фалӕмбулай рафӕлгӕсунцӕ:

Разӕй уинунцӕ тъӕпӕн будуртӕ,

Сӕ рахес фарсӕй — Хъӕреуи бӕрзонд,

Сӕ галеу фарсӕй — Бестауи бӕрзонд.

Подобны лунному сиянию, горы светом заливают

Вокруг себя осматриваются святые:

Впереди видят бескрайние равнины,

С правой стороны — вершину Кареу,

С левой стороны — вершину Бестау.

«Дӕ фӕндаг раст уа, минги Ацӕмӕз!

Кумӕ фӕццӕуис дӕ къӕхтӕ къуӕргӕ,

Дӕ сӕр губурӕй, дӕ уонтӕ калдӕй?

Ка дин фӕттардта дӕ сау нӕл сӕгътӕ?

Кӕми ниууагътай дӕ зинаргъ хӕтӕл?»

—      Да будет путь твой прямым, юный Ацамаз!

Куда идешь ты, спотыкаясь,

Поникнув головой и плечи опустив?

Кто угнал твоих черных коз?

Где оставил ты свою волшебную свирель?

Нифс ма ка хӕссуй Нарти адӕмӕй

Сайнӕг ӕлдармӕ мийнӕвар унмӕ?

Ду мин ку уайсӕ, нӕ рохс Уасгерги,

Ду мин ку уайсӕ къохбӕлхуӕцӕгӕн,

Раздзӕуӕгӕн мин — бӕрзонд Никкола,

Рохс идаугутӕ — киндзхонти къуарӕн, —

Нӕбал цӕуинӕ мӕ къӕхтӕ къуӕргӕ!

Нӕбал цӕуинӕ мӕ сӕр губурӕй».

Кто еще осмеливается из нартов

К дочери Сайнаг-алдара посвататься?

Если бы ты, наш святой Уасгерги, согласился,

Если бы ты быть шафером согласился,

Впередиидущий — небожитель Никкола,

Светлые ангелы — дружки в свадебном шествии.

Не ходил бы я тогда, спотыкаясь!

Не ходил бы я тогда, поникнув головой.

«Рамбурд кӕнӕ ‘дта дӕ киндзхонти къуар,

Сӕ рӕнгъӕй мах ба нӕ рартӕсдзинан».

Нарти Уази фурт минги Ацӕмӕз

Сӕумон уазали, ӕ бӕх ниртайгӕй,

Хорӕн е скасти рафӕндараст уй,

—      Собери-ка своих свадебных гостей,

Из их числа и мы не отстранимся.

Юный Ацамаз, сын нарта Уаза,

В утренней прохладе своего коня искупав,

С восходом солнца в путь отправляется.

Ӕ рахес фарсӕй, ӕрфӕнбӕл бадгӕй,

Хестӕр ӕмбалӕн хуарз Ацӕмӕзӕн

Ӕнӕ зийнадӕ е ку разиндтӕй.

С правой его стороны, на арфане сидя,

Старшим другом славному Ацамазу,

Не поленившись, едет.

Ӕрги нарӕгмӕ рохс Тӕтӕртуппмӕ,

Курпи бӕрзондмӕ Будури ‘зӕдмӕ,

Тубауи хонхмӕ уорс Елиамӕ,

Уазай бӕрзондмӕ хуарз Никколамӕ.

В теснину Арг к светлому Татартуппу,

На вершину Курп к Святому равнины,

На гору Тубау к святому Елиа,

На вершину Уаза к доброму Никколе.

Хъӕреуи хонхбӕл — тӕтон Фӕлвара,

Дигоргоми ба — рӕсти Уасгерги.

Ходаистӕй син кургус кӕнунцӕ.

На горе Кареу — щедрый Фалвара,

А в Дигорском ущелье — святой Уасгерги.

Обнажив пред ними головы, почтительно просят их.

Ӕрӕмбурд ӕнцӕ, ранӕхстӕр ӕнцӕ

Сау хонхи бадӕг Сайнӕг ӕлдармӕ.

Уорссӕр Тӕтӕртупп — сӕ къуари хестӕр,

Ӕ галеу фарсӕй — ӕхсаргин Елиа,

Ӕ рахес фарсӕй — бӕрзонд Никкола.

Съезжаются и отправляются в дорогу

К живущему на Черной горе Сайнаг-алдару.

Седовласый Татартупп — во главе гостей,

С левой стороны от него — бесстрашный Елиа,

С правой стороны от него — высокий Никкола.

Изолдӕр къуарӕй — иннӕ ‘даугутӕ.

Хуӕнхтӕ резунцӕ бӕхти хурруттӕй,

Цъӕх мегъӕ сбадуй сӕ бӕхти тулфӕй,

Дальше группой — остальные святые.

Горы содрогаются от конского ржанья,

Голубым туманом стелется пар от коней,

‘Зӕдтӕ-даугутӕ уӕд байдайунцӕ

Сӕ даргъ фӕндагбӕл унафӕ кӕнун:

И вот святые начинают

В долгом своем пути рассуждать:

Нӕ къуари хатир ку нӕ фӕууина,

Нӕ унафӕ уӕд цӕбӕл ралух уа?»

Нас, гостей, не услышит,

Какое решение примем мы?!

Рохс идаугутӕн атӕ разӕгъуй:

Светлым святым так говорит:

Ӕма уи корун, ме ‘нхузон адӕм:

Кӕд нин ӕй ратта фӕндонӕй — хуӕздӕр,

Ку ниффӕрсмӕ уа — ӕхецӕн фуддӕр.

И прошу вас, равные мне люди,

Если нам Сайнаг отдаст дочь по доброй воле — хорошо,

Но коль заупрямится — ему же хуже.

Зӕронд хевастӕн ӕ рӕсугъд кизги».

У своенравного отца его прелестную дочь.

Ӕгӕр бӕрзонд ӕй, ӕгӕр федар ӕй:

Агундӕ-рӕсугъд, Сайнӕги бундор,

Ӕ фиди цорӕй зин ӕскъӕфӕн ӕй.

Уж слишком высока, уж слишком крепка:

Красавицу Агунду, Сайнага наследницу,

Трудно похитить из дома отца.

Уорс Елиа уӕд атӕ разӕгъуй:

«Нӕ къуари хестӕр, Хуцауи уарзон,

Ду нин ракорӕ бӕрзонд Хуцауӕй

Чистый Елиа тогда говорит так:

—      Наш старший, Богом избранный,

Ты нам попроси у Всевышнего нашего

Бавзардзӕнӕн уӕд, — ци федардӕр ӕй:

Ме ‘хсарӕ ӕви Сау хонхи айнӕг!»

Мое могущество или Черной горы скала!

Уасгергий ӕма мӕ бӕгъдауонд ӕй

Сайнӕг ӕлдари кизги раскъӕфун? –

А мне и Уасгерги доверь

Сайнаг-алдара дочь похитить, —

Уомӕ игъосгӕ къахгин Ӕфсатий

Ӕрбарӕуӕг уй: «Лӕгау фӕллӕууӕн!

Ме ‘ртасгӕ фонсӕй авд сӕргин саги,

Ӕвзестӕ арӕ уӕрдуни ефтигъд,

Хездзӕнӕнцӕ уӕ Сау хонхи рӕбун».

Его слушая, быстроногий Афсати,

Воодушевленно восклицает:

«Как мужчинам подобает, постоим!

Из моих отборных животных семь рогатых оленей,

В колесницу с серебряными оглоблями запряженные,

Ждать вас будут у подножья Черной горы».

Уӕ разӕй тӕхгӕ фӕндагамонӕг».

Фӕлвӕра загъта: «Ӕстӕмӕй-астмӕ

Цидӕр уӕ гъӕуа мӕ фонсӕй — цӕттӕ!»

Впереди вас полечу, путь указывая.

Фалвара говорит: «В течение недели

Все, что нужно вам из животных

На праздничные столы, — все готово!»

Сау хонхи размӕ бахӕстӕг унцӕ.

Ӕрфестӕг унцӕ уӕларвон бӕхтӕй

Сау кӕрдтуй буни урух надгӕрон.

К Черной горе приближаются.

Сходят с небесных коней,

Под черной грушей у широкой дороги.

Ӕритаунцӕ сӕ уорс нимӕттӕ.

Коми дунгӕ син сӕ даргъ закъитӕ,

Ӕрдогай телгӕ, сатӕг ку кӕнуй.

Расстилают свои белоснежные бурки.

Из ущелья легкий ветер их длинные бороды

По волоску развевает и охлаждает.

Ӕрфестӕг унцӕ дууӕ изӕди.

Ӕ цурд кӕстӕртӕ Сайнӕг ӕлдарӕн

Гур-гурӕй сӕмӕ ӕракӕлунцӕ,

Се ‘дӕнттӕмӕ син фӕллӕборунцӕ.

Спешились два святых.

Не знающие усталости младшие Сайнаг-алдара

Шумно, весело к ним устремляются,

За уздечки их коней берутся.

Сайнӕги зӕронд — ӕлхий ӕрфгутӕ,

Ӕлхий ӕрфгутӕ, уорс цилле закъӕ,

Нарӕг астӕу ‘ма фӕтӕн усхъитӕ.

Сайнаг-старец, брови нахмурив,

Брови нахмурив, белая шелковая борода,

Словно юноша строен и широкоплеч он.

Ӕвзестӕ лӕдзӕг ӕ галеу къохи.

«Ӕгас ӕрцотӕ!» — «Хуӕрззӕруӕ бауо!» —

Серебряный посох в его левой руке.

—      Да будет день ваш добрым!

—      Пусть будет счастливой старость твоя, Сайнаг-алдар!

Лӕгти изӕд ‘ма бӕрзонд Никкола

Уӕллӕй сбадунцӕ пилӕстӕг сирей,

Ку ин дзорунцӕ сӕ цуди хабар:

Покровитель мужчин и святой Никкола

Садятся на диван из слоновой кости,

И рассказывают они о том, зачем приехали:

Нӕ хестӕртӕ дӕр ӕнгъӕлдзау ӕнцӕ:

Мах Уази фуртӕн мийнӕвӕрттӕ ан!

Мийнӕвар лӕгӕн е ‘хӕс е рагъи ‘й.

Уази фурти дин неке фаудзӕнӕй:

Наши старшие надеются на тебя.

Мы от сына Уаза сваты!

У свата на плечах груз поручения лежит,

О сыне Уаза тебе никто плохого не скажет:

Ӕхуӕдӕг кӕд ӕй лӕхъуӕнти хуӕздӕр,

Кӕд ӕ хӕтӕли цагъд зӕрдӕ ‘лхӕнуй,

Будур батар ӕй кӕд ӕ сау фонсӕй,

Уӕд хӕстӕгӕн дӕр ӕнсувӕр кӕд ӕй,

Зӕрдегин ӕма нихидзиуаргин.

Сам же он из юношей — лучший,

Чудесные мелодии его свирели сердце волнуют,

Луга потемнели от его табунов,

Для родственника — он как брат,

Он отважен и со счастливой звездой во лбу.

Дӕттӕг корӕги уӕд саразидӕ».

«О, мӕ кӕдзосуод, хуарз иуазгутӕ!

Ӕз аци бонӕ мӕ цӕрӕнбӕнтти

Ӕхсӕви рохсбӕл банимайдзӕнӕн.

И дающий просящего пусть услышит.

—      О, мои чистосердечные, дорогие гости!

Я этот день во все дни мои

Сочту светом среди черной ночи.

Сумах раст дзурдбӕл ци зӕгъуйнаг дӕн?

Фал ӕркӕсетӕ, нӕ рохс изӕдтӕ,

Мӕгур зӕрондмӕ, мӕгур фидӕмӕ!

Фиццаги хъаурӕ кӕми ма ес нур?

На ваши праведные речи что могу я сказать?

Но посмотрите, наши свет несущие святые,

На немощного старца, на бедного отца!

Прежнюю силу, где еще мне взять?

Ме стӕг фезгъӕр ӕй, фӕккиудтӕй мӕ зунд,

Арфдӕр ӕфсӕрун мӕ цирти гъосмӕ.

Мӕтъӕл бони ма ‘й мӕ хори цӕстӕ –

Табу уӕ фарнӕн — мӕ еунӕг кизгӕ.

Моя кость истончилась, пошатнулся разум мой,

Приближаюсь неумолимо к могиле своей.

В грустный день дочь — солнце глаз моих,

Простите за откровенность — она счастье мое.

Нӕ рагӕлдздзӕнӕй ӕ зӕронд фиди,

Ӕгӕр ӕвзонг ма ‘й лӕгмӕ цӕунмӕ…»

Сайнӕги дзурдмӕ неци зӕгъунцӕ.

Не оставит она своего старого отца,

Да и слишком молода еще для замужества она.

Гости на слова Сайнага ничего не отвечают.

Еци хузӕнӕй се ‘мбӕлтти къуармӕ.

Гурведауцӕ ‘ма нарӕг ӕрфгутӕ

Сайнӕги кизгӕ, Агундӕ-рӕсугъд,

С ответом этим к товарищам своим.

Строен и изящен стан ее, тонкобровая

Сайнага дочь, красавица Агунда, входит.

Уобӕл бафӕрсуй ӕ зӕронд фиди.

Дзиуапп фегъосгӕй, ӕрбамӕстгун уй,

Ӕ даргъ ӕрфгутӕ ӕрбатар кӕнуй,

Фендӕ уй ӕма хӕдзари дуар

Уӕд ниггупп ласуй ӕ рӕсугъд къохӕй.

Об этом спрашивает своего седовласого отца.

Услышав ответ, сердится она,

Хмурит свои длинные брови.

Стремительно открыв дверь рукой прелестной,

Уходит, сердито дверью хлопнув.

Фӕхходуй ӕма уотӕ разӕгъуй:

«Куд дӕ лӕдӕрун, мӕ хеваст кизгай,

Уотемӕй уарзис рӕсугъд цӕгъдтӕлтӕ,

Сау нӕл фустӕ ‘ма дангъа хӕтӕлтӕ;

Рассмеялся он и так говорит:

—      Как я тебя понимаю, моя своенравная дочь,

Любишь ты красивые песни,

Черных коз и с золотым орнаментом свирель;

Нарти Уази фурт хуарз Ацӕмӕзи.

Дӕ киндздзон кири хӕтӕли хъуӕлтӕ

Хумӕтӕги арф нӕ нинниурстай!»

Дуккаг ӕрвист ма ку бакӕнунцӕ,

Сына нарта Уаза юного Ацамаза.

В сундуке своем с приданым золотую свирель

Не напрасно так глубоко ты запрятала!

Во второй раз сватов засылают.

«Уӕ хатир фӕйнгӕ, рохс идаугутӕ,

Аккаг ӕй кӕнун ме ‘мсӕр адӕмӕн

Мӕ еунӕг зӕнӕг, мӕ еунӕг кизги».

—      Свет излучающие святые, из любви к вам

Я отдаю свою единственную дочь равным мне людям,

Свое единственное дитя, мою единственную дочь.

Уӕд ку бахонуй Сайнӕги зӕронд.

Устур Нартмӕ дӕр хонӕг ферветуй.

В дом свой приглашает старый Сайнаг,

Великим нартам приглашение шлет.

Сайнӕг ӕлдар сӕ ӕстӕмӕй-астмӕ

Уӕд ку байдайуй идзулдӕй хинцун.

Ӕвзестин къӕхтӕ зурнӕ фингитӕ

Ӕрӕвӕрунцӕ изӕдти размӕ.

Сайнаг-алдар всю неделю, светло

Улыбаясь, угощает гостей,

С резными серебряными ножками столы

Расставляют перед святыми.

Ӕрӕвӕрунцӕ Нарти адӕмӕн.

Хуӕрзарӕхсгӕ ‘ма рӕуӕг кӕстӕртӕ

Ӕртӕ къерей ‘ма ӕхсӕрфӕнбӕлттӕ

Ӕфсӕн ухстбӕл цавд ӕрахӕссунцӕ.

Расставляют нартским людям.

Искусные и проворные младшие

Три обрядовых пирога и шашлыки обрядовые

На железных вертелах приносят.

Ӕлутон фунхӕй ӕрӕвӕрунцӕ.

Уорссӕр Тӕтӕртупп фӕууй сӕ ковӕг,

Ковӕггаг фӕууй Уази игурди.

Ставят младшие на стол.

Седовласый Татартупп возносит молитву,

Первый кубок достается сыну Уаза.

Сӕ хуӕрдӕ фӕууй дууӕ уой бӕрци.

Сӕ ниуазӕнтӕ — дзӕбодур-сиуӕй,

Бунмӕ тонунцӕ фидӕй фингитӕ.

А еды на столах вдвое больше.

Их почетные бокалы — рога туров.

Ломятся столы от обилия мяса,

Нӕ сӕмӕ фӕууй мийнасӕн ӕ сӕр:

Нӕ сӕмӕ фӕууй игъӕлдзӕг зартӕ.

Ӕфсеси зӕрдӕ зарун агоруй:

Нет у них главного в пиршестве:

Нет у них песен веселых.

Счастливое сердце песен просит:

Дӕ сугъзӕрийнӕ рӕсугъд хӕтӕлӕй,

Хъал кизги зӕрдӕ кӕмӕй басастай,

Кӕмӕй ин цагътай, еци хӕзнайӕй?»

На своей волшебной золотой свирели,

Которой покорил ты сердце гордой девушки,

На которой ей играл, той драгоценности?

Раги фӕххатӕй, зӕгъгӕ, бандеуй:

Мӕ сугъзӕрийнӕ дангъатӕ хӕтӕл

Хонхи къӕбурбӕл ку ниффӕртт ластон.

Листӕг буройнӕ ‘й уӕд ку никкодтон!»

От игры на звонкой свирели.

Ведь я мою золотую резную свирель

Разбил о Черную скалу,

Вдребезги ее во гневе я разбил!

Сурх дарий тугъдӕй уӕд ӕрбахӕссуй.

Е дӕр саразуй рӕсугъд цӕгъдтӕлтӕ,

Иуазгутӕ дӕр уӕд нийдзулунцӕ.

В красный шелк завернув, выносит.

Заиграл он волшебно-чарующие мелодии,

Гости в тот час все заулыбались.

Ку бафсӕдунцӕ, уӕд самайунцӕ

Тумбул фингӕбӕл къӕрцц ӕнгулдзӕхтӕ,

Кӕхци билтӕбӕл нӕртон кӕфтитӕ,

Угостившись, устраивают нартские пляски

На носках по краям чаши, а чаша та –

На круглом треногом столе,

Ку рахецӕн уй ӕстӕмӕй-астмӕ,

Рарӕнгъӕ унцӕ Сау хонхи рагъбӕл

Ацӕмӕзӕн уӕд ӕ хуарз киндзхонтӕ,

Ку рахӕссунцӕ рӕсугъд Агунди.

День за днем проходит неделя,

В ряд становятся на вершине Черной горы

Ацамаза знатные гости свадебные,

И выводят они красавицу Агунду.

Уобӕл син ефтигъд авд сӕргин саги,

Авд сӕргин саги — Ӕфсатий лӕвар.

Киндзхонти фӕдбӕл авд уӕрдунеми,

Авд уӕрдунеми — доммайтӕ ефтигъд,

С серебряными оглоблями,

В нее впряжены семь рогатых оленей,

Семь рогатых оленей — подарок Афсати.

За гостями невесты — семь колесниц,

В семь колесниц — зубры запряжены,

Етӕ ласунцӕ Сау хонхи рагъбӕл.

Ӕ къохбӕлхуӕцӕг — рӕсти Уасгерги,

Дуккаг уӕхӕн ин — Нарти Урузмӕг;

Везут по вершине Черной горы.

Старший шафер Агунды — святой Уасгерги,

Ее второй шафер — нарт Уорузмаг.

Туруса хӕссӕг — Будури изӕд.

Бӕхбӕл нигъгъазуй цитгин Елиа:

Знаменосец — Покровитель равнины.

На коне гарцует могущественный Елиа.

Бӕхарци цӕхӕр — арвӕн ӕ ферттивд,

Ӕ бӕхи рагурд — ӕгас адагӕ,

Ӕ бӕхи финкӕ — зумӕгон бурдӕн.

Сверкание копья — молния небесная,

Его конь скользнет — появляется овраг,

Его конь вспенится — зимняя вьюга.

Сайнӕги кизгӕ Агундӕ-хани.

Фӕрнӕй баковуй нӕртон хуарз уоси,

Нӕртон хуарз уоси — Сатанай къахбӕл.

Сайнага дочь, красавицу Агунду.

Возносит она счастливую молитву, поклонившись,

Славной нартской женщине — Сатане.

Входит в дом, ступая по следам,

Славной мудрой нартской Сатаны.

Уӕдӕй байзадӕй ӕгъдауӕн, мӕ хор,

Къуӕре бӕласӕ нӕ хуарз адӕмӕн.

С той поры сохранился обычай, мое солнышко,

«Неделя дерева» у нашего славного народа.

Киунугæй: Нартæ. Мифологи æма эпос дигорон æвзагбæл.\ Исаразтонцæ Скъодтати Эльбрус æма Къибирти Амурхан. Дзауæгигъæу. Гассити Виктори номбæл РПК. 2005. Тъ.180-188.

Ниффинста Туйгъанти Мухарбег,  радзорæг бæрæг нæй, Дур-Дури, 1900.

Опубликовано в: Нарты. Мифология и эпос на дигорском языке.\ Составители А.Я.Кибиров, Э.Б.Скодтаев. Владикавказ. ИПП им. В.Гассиева. 2005. С. 180-188.

Записал Туганов Мухарбег, рассказчик неизвестен, в сел. Дур-Дур в 1900 г.

Перевела на русский язык Т.М.Койбаева

«Рассматриваемое сказание ставит Ацамаза в ряд знаменитых певцов-чародеев: Орфея в греческой мифологии, Вяйнямёйнена в «Калевале», Горанта в «Песне о Гудруне», Садко в русской былине50. Есть, однако, в этом сказании некоторые черты, которые позволяют думать, что осетинский Орфей типологически отличен от своих европейских собратьев и может быть древнее их. Вчитываясь в описание действия, которое производит игра Ацамаза на окружающую природу, мы видим, что речь идёт не просто о чудесной, магической волшебной песне, а о песне, имеющей природу с о л н ц а. В самом деле, от этой песни начинают таять вековые глетчеры; реки выходят из берегов; обнажённые склоны покрываются зелёным ковром; на лугах появляются цветочки, среди них порхают бабочки и пчелы; медведи пробуждаются от зимней спячки и выходят из своих берлог и т. д. Короче — перед нами мастерски нарисованная картина в е с н ы. Весну приносит песня героя. Песня героя имеет силу и действие солнца.

Такое яркое единство микро и макрокосмических элементов в мотиве чудесного певца не встречается, насколько мы знаем, в европейских орфических сюжетах. Ацамаз выступает здесь как солнечный г е р о й, а брак его с Агундой оказывается не чем иным, как в е с е н н и м мифом.» (из книги: Абаев В.И. Нартовский эпос осетин.\Абаев В.И. Избранные труды в 4-х томах. Том 1 Религия, фольклор, Литература. 2-е изд. Владикавказ, Ир, 2020. С.170)

«Разумеется, нет надобности видеть здесь заимствование в ту или другую сторону. Мотив Орфея — мировой мотив, который мог самостоятельно возникать у разных народов. Имя нашего героя говорит об оригинальности этого цикла. Ацамаз — старое аланское имя. В опубликованных греческих надписях из Северного Кавказа, относящихся к первым векам нашей эры, это имя встречается 4 раза: в двух надписях из Горгиппии (Анапы), в одной из Танаиды (нижний Дон) и в одной из района Краснодара. В греческом не было, как известно, звуков ц и ч и для их передачи обычно пользовались буквой t. Поэтому аланское А ц а м а з или А ч а м а з закономерно передаётся через Atamazas.

Цикл Ацамаза даёт нам повод отметить попутно великую любовь Нартов к  м у з ы к е. Мы видели выше, что Сирдон был принят в среду Нартов только тогда, когда изобрёл и подарил им двенадцатиструнную арфу. Все виднейшие герои эпоса — отличные музыканты. В сказании об Урузмаге и Уарп-Алдаре говорится, что старый Нарт был обладателем фандыра (скрипки), звуки которого возносились прямо к небесам. Под звуки этой скрипки небесная Уарп-Ахсина (жена Уарп-Алдара) смеялась, пела и плясала целыми днями.

Так же точно пленял своей игрой на фандыре одну из небожительниц и Нарт Сослан (Созруко).

Не чужд музыки и могучий Батраз. Когда он в течение семи дней и ночей закаляется в кузнице Курдалагона, ему становится скучно сидеть в горниле, он просит подать ему фандыр и развлекается игрой, пока кузнец поддувает огонь… Это сочетание грубой и жестокой воинственности с какой-то особой привязанностью к музыке, песням и пляскам составляет одну из характерных особенностей нартовских героев. Меч и фандыр — это как бы двойной символ нартовского народа.» (Там же, С.171.)