| 27 Д3 3.8. Сослан ӕма нарти адӕн | Сослан и нарты |
| Сослан еукъуар анзей фӕсте цид цӕуидӕ афӕйбалци, ӕма, еу кӕми адтӕй, уоми бабӕй ӕ афӕйбалци цӕун ку ӕрхъӕрдтӕй, уæд бабӕй рабадтӕй ӕ бӕхбӕл ӕма рандӕ ‘й афӕйбалци, сӕхемӕ ба ма ниууагъта айдагъ ӕ зӕронд мади.
Сослан афӕйбалци ку рандӕ ‘й, уӕд нарти адӕн загътонцӕ: |
Сослан раз в несколько лет отправлялся в годичный балц*. И вот однажды, когда наступил снова год в балц отправляться, он снова сел на коня и уехал в годичный балц, дома оставил одну свою старуху- мать.
Когда он уехал, нарты сказали:
|
| «Мадта нур мах цӕмӕй фӕрессун кӕнӕн Сослани зӕрдӕ, уӕхӕн ма смадзал кӕнӕн! Ӕнгъӕлдӕн бабӕй ӕ афӕйбалци рандӕ ‘й, ӕма йин уӕд мах ба ӕ мади, ка ӕрцӕуа, йеци сабати цӕрдуодӕй ниггӕлдзӕн зиндонӕмӕ».
Уотемӕй еугурӕй дӕр исфӕндӕ кодтонцӕ Сослани мади цӕрдуодӕй дзахани-маханмӕ ниггӕлдзунбӕл. |
— Неужели теперь мы не найдем средства, как бы заставить его страдать? Он, кажется, опять отправился в годичный балц — так мы в будущую субботу его мать живую сбросим в преисподнюю.
Таким образом, они все замыслили Сосланову мать живую отправить в преисподнюю. |
| Сослани мадӕ уой ку фегъуста, уӕд кӕунтӕ ӕма дзиназунтӕ байдӕдта, мадта мин нур мӕ фуртмӕ, Сосланмӕ, ӕ афӕйбалци бунатмӕ ка фӕццӕуа ӕма мин уомӕн ка фегъосун кӕна, зӕгъгӕ.
Уотемӕй ӕртӕ цӕхгун къерей ракодта, ӕма гъӕуи фӕстӕ еу ӕстур цъӕх дор адтӕй, ӕма уайун байдӕдта. Ку йимӕ нихъхъӕрттӕй, уӕдта ӕ сӕрбӕл исбадтӕй ӕма, ӕртӕ цӕхгун къерей ӕ размӕ тӕбӕгъи ниввӕргӕй, хуцаумӕ ковун байдӕдта: |
Услыхав это, Сосланова мать начала плакать и стонать: «Кто бы теперь отправился к моему сыну, Сослану, в место его годового балца, и известил его об этом?»
[С такими вот словами] она изготовила три соленые лепешки и подбежала к большому серому камню, находившемуся за аулом. Придя к нему, она села на него, поставила перед собой три соленые лепешки на тарелке и стала молиться богу: |
| «Йа хуцаути мӕхе хуцау! Мадта мин мӕ сӕрти еу маргъ уӕхӕн ӕртӕхун кӕнӕ, ӕма мин мӕ фурт Сосланмӕ ӕ афӕйбалци бунатмӕ ка фӕццӕуа!»
Ӕма ма йе уотӕ ку кувдта, уӕд ӕ сӕрти еу хъӕрццигъа ӕрбатахтӕй, ӕма, уой куддӕр рауидта, уотӕ ба йимӕ дзоруй Сослани мадӕ дӕр: |
«Бог богов моих! Повели пролететь надо мной такой птице, которая полетела бы к месту годового балца моего сына Сослана».
И когда она еще молилась, пролетел над ней ястреб, и, увидя его, Сосланова мать говорит ему:
|
| — Уӕртӕ хъӕрццигьа! Дӕ хуарзӕнхӕ мин хуцау раттӕд, ӕма мин мӕ фурт Сослани афӕйбалци бунатмӕ фӕццо ӕма йин фегъосун кӕнӕ: «Нарти адӕн дин дӕ мӕдӕбӕл цӕрдуодӕй дзахан-маханмӕ гӕлдзуни унаффӕ искодтонцӕ ӕма, кӕд лӕг дӕ, уӕд, ма рауадзӕ, сабати ӕй гӕлдздзӕнӕнцӕ ‘ма». | — О ястреб! Пусть даст мне господь твою милость, лети к месту годичного балца моего сына Сослана и извести его: нарты решили твою мать живую сбросить в преисподнюю, и если ты мужчина, то не допусти этого, уже в субботу они ее бросают. |
| — Фуддар фудтӕ дӕр дӕбӕл ку цӕуидӕ, дӕ фурт Сослан алли адагӕ фидидзагӕй ку дардта, ӕма, ӕза, уотид ке рагӕлдзидӕ, йеци фиди хунтӕбӕл ку бабадинӕ, уӕддӕр ма мӕ ӕхсгӕ ку кӕнидӕ ‘ма мӕ цид ку нӕ уадзидӕ, — зӕгъгӕ, йимӕ, цума ‘й игьосгӕ дӕр нӕ фӕккодта, уоййау ӕ сӕрти ратахтӕй. | — Чтоб самое худшее тебя зло постигло! Твой сын Сослан имел все долины, полными мяса (скота), и когда, бывало, я садился на те кусочки мяса, которые он бросал, как ненужные, он все-таки стрелял в меня и близко не подпускал, — сказал ястреб и, как будто не слышал ее даже, пролетел так над ее головой. |
| Йе дӕр бабӕй кӕунтӕ ӕма дзиназунтӕ байдӕдта, цалдӕнмӕ бабӕй ӕ сӕрти еу халон ратахтӕй, ӕма уой хӕццӕ дзубанди кӕнунмӕ фӕссабур ӕй, фал ин йе дӕр хъӕрццигъай хузӕн разагъта ӕма ‘й уоми кӕугӕ ниууагъта.
Кӕунтӕ ӕма бабӕй дзиназунтӕ байдӕдта: «Хуцау! Мадта ма мӕнӕй мӕгурдӕр иесгӕми йес, еу фӕлхуӕцӕг кӕмӕн нӕййес?» |
Она снова стала плакать и рыдать до тех пор, пока опять над ней не пролетел ворон. Она притихла, чтоб с ним поговорить, но и он ответил ей подобно ястребу и оставил ее там плачущую.
Она продолжала опять плакать и рыдать: «Боже! Разве есть кто-нибудь несчастнее меня, у которой нет ни одного заступника?». |
| Уӕдта еу минкъий сахатти фӕсте ӕ рӕсти еу зӕрбатуг ӕрбатахтӕй, ӕма, уой куддӕр рауидта, уотӕ, и уосӕ ка ‘дтӕй, уомӕн ӕ зӕрдӕ фӕффедардӕр ӕй, ӕма йимӕ дзоруй:
— Адӕнлимӕн, сагелдумӕг зӕрбатуг! Дӕ хуарзӕнхӕ мин хуцау раттӕд, ӕма мин мӕ фурт Сосланмӕ ӕ афӕйбалци бунатмӕ фӕццо ӕма йин зӕгъӕ; «Дӕ еунӕг мади дин, Сослан, нарти адӕн сабати цӕрдуодӕй дзахани-маханмӕ гӕлдзунцӕ, ӕма, лӕг кӕд дӕ, уӕд ӕхсӕва-бонӕ ма разӕгъӕ ӕма тагъд уо, кӕдимайди ма ‘й, зӕгъгӕ, уӕлӕбӕл баййафисӕ». |
Тогда вскоре к ней подлетела ласточка, и, когда она увидела ее, у женщины сердце наполнилось [надеждой], и она говорит ей:
— Любимица людей, раздвоеннохвостая ласточка! Да даст мне бог твою милость! Отправься в место годичного балца моего сына Сослана и скажи ему: «Твою одинокую мать, Сослан, нарты в субботу живую бросают в преисподнюю, и если ты мужчина, то, не разбирая дня и ночи, спеши: может быть, ты еще застанешь ее [в живых] на земле». |
| Ӕма дин фӕццӕудзӕнӕн, — зӕгъгӕ, йин загъта зӕрбатуг дӕр. — Еухатт ду къумӕлтӕ ку фунхтай, мӕнӕн ба уӕ тохонай астъонӕ ку адтӕй ӕма мин ӕй бӕдӕлттӕ ку адтӕй, уотемӕй ба сӕ уӕ тикис тӕвдӕ фунукмӕ ку ӕргӕлста ӕма мин сӕ ку байстай ӕма сӕ уӕ сау гъоги ӕхсири ку ниртадтай, уотемӕй сӕ мӕ астъони фӕстӕмӕ ку ниввардтай, уӕд дин йеци хуӕрздзинадӕ цӕмӕй бафеддзӕнӕн? | — Конечно, конечно, полечу для тебя, — сказала ей в ответ ласточка. — Однажды, когда ты варила кашицу*, а у меня в вашей трубе было гнездо, в котором у меня были птенчики, ваша кошка сбросила их в горячую золу, а ты взяла их у нее, искупала в молоке черной коровы * и потом их обратно положила в мое гнездо. Чем, [если не этим], я отплачу за твое благодеяние? |
| — Мадта, ка ‘й зонуй, зинӕууӕндӕн ӕй, ӕма дин дӕ дзурдтитӕбӕл ку не ‘ууӕнда, уӕд мӕнӕ дӕ хъурбӕл бакӕнӕ мӕ къохдарӕн ӕма йин ӕй ӕ размӕ ниггӕлдздзӕнӕ, уӕдта уоми финст йес, ӕма ‘й зондзӕнӕй.
— Ӕма ци кӕнуй, йе дӕр хуарз, — зӕгъгӕ, имӕ дзоруй зӕрбатуг дӕр. |
— Если так, — кто его знает, он [ведь] недоверчив, — и, чтобы он поверил твоим словам, вот надень себе на шейку мой перстень. Ты бросишь его перед ним, а на нем есть надпись, и он узнает, в чем дело.
— Так что ж! И это хорошо! — говорит ей ласточка. |
| Йе дӕр ин ӕ хъурбӕл ӕ къохдарӕн бакодта [нур дӕр адӕн уотӕ фӕззӕгъунцӕ: «Зӕрбатуги хъури уорс ка даруй, йе Сослани мади къохдарӕни бунат ӕй»] ӕма йин загъта:
— Нур ӕхсӕвӕ дӕр ма разӕгъӕ, уотемӕй тӕхӕ ӕма тагъд уо! |
(И сегодня так говорят: «Белая полоска на шее ласточки — это след кольца Сослановой матери».)
Тогда она надела ей на шею свой перстень и сказала ей: — Теперь не говори, что ночь, а лети и спеши! |
| Ӕма зӕрбатуг Сосланмӕ рандӕ ‘й, йе ба фӕстӕмӕ сӕхемӕ раздахтӕй ӕма уоми хиста Сослани. Зӕрбатуг дӕр, Сослан ӕхсӕвӕрхуӕрӕнти фингӕбӕл куд исбадтӕй, уотӕ йимӕ бахъӕрттӕй ӕма, тохонабӕл исбадгӕй, цъӕбар-цъубур кӕнун байдӕдта. Сослан дӕр фингӕмӕ нӕбал ӕвналдта, фал имӕ сабур байгъуста ӕма уӕдта дзоруй: | И ласточка полетела к Сослану, а она пошла обратно домой и там поджидала Сослана. Ласточка же прилетела к Сослану, когда он садился за финг* ужинать, и, сев на трубу, начала щебетать. Сослан не притронулся больше к еде, но тихо слушал и потом говорит: |
| — Дуар ин ӕрбакӕнайтӕ йеци зӕрбатугӕн!
Дуар ин ӕрбакодтонцӕ ӕма тохонайӕй къеламӕ ӕрбатахтӕй ӕма бабӕй цъӕбар-цъубур кӕнун байдӕдта; Сослан дӕр зӕнхӕмӕ листӕг никкастӕй, уоми ка ‘дтӕй, йе ‘нбӕлттӕ, йетӕ дӕр дес кодтонцӕ. Уӕд Сослан зӕрбатугмӕ дзоруй: |
— Отоприте дверь этой ласточке!
Ей отперли дверь, она с трубы перелетала на скамью и опять стала щебетать. Сослан смотрел задумчиво вниз, и товарищи его, что там были, дивились. Затем Сослан говорит ласточке: |
| — Нӕ ми ӕруагӕс кӕнуй.
Зӕрбатуг дӕр уой куддӕр фегъуста, уотӕ йин ӕ размӕ фингӕбӕл ӕ мади къохдарӕн ниггӕлста. Сослан уомӕ ку ӕркастӕй, уӕд баууӕндтӕй, зӕрбатут ин ӕцӕг ке дзубандитӕ кодта, уобӕл, ӕма ӕ гъӕлӕсидзаг нимбухта. Йе ‘нбӕлттӕ дӕр æй бафарстонцӕ, цӕбӕл кӕуис, зӕгъгӕ, ӕма син йе дӕр радзурдта, зӕрбатуг ин цитӕ радзурдта, уони. |
— Не верится мне!
Ласточка, услыхав это, бросила перед ним на финг перстень его матери. Увидев его, Сослан убедился в том, что ласточка рассказывала правду, и зарыдал во все горло. Товарищи спросили его: — Отчего ты плачешь? И он пересказал им, что сказала ему ласточка. |
| Уӕдта ӕ ӕртикъахуг бӕхбӕл, ӕ тӕрнихи ба еунӕг цӕстӕ, уобӕл саргъ февардта ӕма йеци ӕхсӕвигон ранӕхстӕр ӕй, сӕумӕ сабат уодзӕнӕй, зӕгъгӕ, уӕд. Бӕхӕн уӕхӕн ӕртӕ цӕфи никкодта йе ‘хсӕй, ‘ма ӕ тӕнӕй ӕртӕ уафсхуари исхаудтӕй, ӕ къохӕй ба ӕртӕ тъафӕхуари: бӕх уадӕнуа ‘ма мегъӕнцо кӕнун байдӕдта. | Затем он оседлал своего трехногого коня с одним глазом на лбу и в ту же ночь, накануне субботы, отправился. Он плетью три раза так ударил коня, что из бока выпали три куска кожи [на подошву], а у него из руки три куска [кожи выпали] на оконечность плети: конь понесся подобно ветру и дождевым тучам. |
| Фал ин ӕй, ӕ мади, йе ‘рбацудмӕ нарти адӕн ниггӕлстонцӕ, ӕма Сослан дӕр, ӕ мади ку нӕбал баййафта, уӕд нарти адӕни еуӕрдӕмӕ гъӕунгтӕгӕнгӕ рацӕуидӕ, иннердӕмӕ ба сӕ ӕхсаргардӕй цӕгъдгӕ рацӕуидӕ уотемӕй, цалдӕнмӕ бауӕгӕ ‘й, уалӕнмӕ сӕ фӕццагъта. | Но нарты мать [Сослана] к его прибытию уже бросили в пропасть, и Сослан, не застав мать [в живых], пустив коня в одну сторону, избивал нартовских людей на улице, а обратно ехал — избивал их шашкой, и до тех пор он их истреблял, пока не устал. |
| Ку бауӕгӕ ‘й, уӕдта сӕхемӕ рандӕ ‘й ӕма ӕ бӕхӕй саргъ исиста, ӕхуӕдӕг ба медӕгӕй ӕхебӕл дуӕрттӕ исӕхгдта ‘ма, ӕнӕ, ӕндӕмӕ рацӕугӕй, уоми кудтӕй ӕхсӕвӕ дӕр ӕма бонӕ дӕр.
Ӕ лимӕнтӕй ин еу уой ку базудта, уӕд имӕ рандӕ ‘й ӕма йимӕ дзурдта, Сослан, ами дӕ, зӕгъгӕ. Фал имӕ Сослан хъипп дӕр не ‘скодта. |
Утомившись, он поехал домой, снял с коня седло, запер изнутри за собой дверь и, не выходя наружу, там плакал ночь и день.
Когда один из его друзей это узнал, он отправился к нему и сказал ему: |
| Уӕдта бабӕй имӕ нӕуӕгӕй дзоруй:
— Сослан! Рацо мӕ хӕццӕ, ӕз ба дӕ мӕрдти Барастӕрмӕ фӕххонон, кӕдимайдима ба дӕ ӕхемӕ бауадзидӕ ӕма дин дӕ мади ракоргӕй йести мадзалӕй рауадзидӕ. |
— Сослан! Ты здесь?
Но Сослан даже не пикнул. Затем тот снова говорит ему: — Сослан! Выходи ко мне, я тебя провожу к Барастуру— [повелителю] мертвых, быть может, он допустит тебя к себе и ты уговоришь его выпустить твою мать. |
| Сослан дӕр уой ку фегъуста, уӕд имӕ ӕндӕмӕ рацудӕй ӕма йин загъта:
— Ӕй, ӕма мин уой мадзал ку искӕнисӕ, уӕдта дин йеци хуарз бӕргӕ некӕд феронх уинӕ. |
Услыхав это, Сослан вышел к нему и сказал:
— Ох! Если ты добудешь мне такое средство, то я, конечно, этого добра никогда не забуду. |
| Ӕма дууемӕй дӕр рабадтӕнцӕ бӕхтӕбӕл ӕма рандӕ ‘нцӕ мӕрдти Барастӕрмӕ корунмӕ. Ку бахъӕрттӕнцӕ дуармӕ, уӕд Сослан дуар бахуаста медӕгмӕ, ӕна, дуар мин байгон кӕнай, зӕгъгӕ.
Йе ба йимӕ ӕндӕмӕ радзурдта: |
Оба они сели на коней и отправились просить Барастура мертвых. Подъехав к его дверям, Сослан толкнул дверь и сказал:
— Матушка! Отопри мне дверь! Та ему ответила из глубины: |
| — Сослан ке дӕ, уой дӕ зонун, ӕма, цӕмӕн цӕуис, уой дӕр, фал ин нӕбал йес гӕнӕн йеци гъуддагӕн, еунӕг гъуддаг ма йин йес: кӕд дӕ бӕхбӕл цал ӕрдой йес, уал зилди ӕркӕнай хорӕфтудмӕ дзахан-маханбӕл, уӕд дин ӕй дӕ бӕрагӕ дӕттун ӕма ‘й исесӕ уордиггӕй ӕма ‘й хӕссӕ дӕ хӕццӕ. | — Я знаю, что это ты Сослан и [знаю] также, для чего ты пришел. Это дело непоправимое. Но вот какое есть средство: если ты сделаешь до захода солнца столько кругов вокруг ада, сколько волос на твоем коне, то я тебе ее отдам, возьми ее отсюда и увези с собою. |
| Сослан дӕр ӕ бӕхбӕл фӕббадтӕй ӕма, хор ӕ лӕдзгутӕ куд ӕруагьта, уотемӕй ибӕл, ӕ бӕхбӕл цал ӕрдой адтӕй, уал зилди йибӕл ракодта, уӕдта ма зиндомӕ ниллӕуирдта ӕма ӕ мади ӕ къохти фелваста, иннетӕн ба ма, бӕхи думӕг кӕбӕлдӕр хъӕрттӕй, уони дӕр ма ӕ хӕццӕ фӕууӕлбилӕ кодта, уотемӕй Барастӕрӕн раарфӕ кодта ӕма рацудӕй йе ‘нбал ӕма ӕ мади хӕццӕ, ӕма уомӕй ӕндӕмӕ бабӕй цӕрунтӕ ӕма хуӕрунтӕ байдӕдтонцӕ. | Сослан сел на коня, и, когда солнце опустило лучи, он уже сделал вокруг преисподней столько кругов, сколько волос на его коне. Затем он спрыгнул в преисподнюю, схватил на руки свою мать, из остальных [мертвецов] всех тех, на которых хватило хвоста его коня, вытащил с собой за край пропасти. Поблагодарив Барастура, он вместе с товарищем и своей матерью отправился домой. С тех пор они снова начали жить и вкушать пищу. |
| Феппайуйнæгтæ | Примечания |
| балц | путешествие, набег, поход |
| къумӕлтӕ | кашица из кукурузной муки, которую заквашивают, а потом варят из нее квас (къумæл) |
| сау гъоги ӕхсири | молоку черной коровы приписывались особенные свойства |
| финг | трехногий маленький столик для еды |
| «цӕрунтӕ ӕма хуӕрунтӕ байдӕдтонцӕ» | соответствует русскому «стали жить-поживать» |
| Ка радзуртта, йе бæрæг нæбал æй; ниффинста К.Гарданти Киристонгъæуи. | Рассказчик неизвестен; записал К.Гарданов в сел.Христиановском (Дигора). |
| Нарты. Осетинский героический эпос в трех книгах (Нартæ. Ирон адæмы героикон эпос) //Составители Т.А.Хамицаева, А.Х.Бязыров\ Кн. 1.- М.: Наука, 1990. С.190-193; Кн. 2. – М.: Наука, 1989. С.143-145. | |
| Нарты решили погубить Шатану, когда нерожденный ею сын, Сослан, был в далеком походе. Волшебным образом Шатана извещает сына о готовящемся злодействе через птицу. Чтобы вызволить мать из озера Ада, Сослану приходится совершить новые подвиги.
В некоторых вариантах данного сказания концовка сюжета оказывается противоположной. Не вполне и не сразу может быть понято, с чего это Нарты восстали против такой положительной во всех отношениях героини, как Шатана. Возможно, сказание отражает некий новый этап развития того архаического общества, смену авторитетов, новые условия быта… |
|
