3.11. СОСЛАНЫ МӔЛӔТ

3.11. СОСЛАНЫ МӔЛӔТ	3.11. СМЕРТЬ СОСЛАНА краткое содержание
Æрхаста Сослан Хуры чызг Ацырухсы йӕхицӕн усӕн.	В счастье и довольстве жил Сослан с дочерью Солнца прекрасной Ацырухс.
Цӕрынтӕ, хӕрынтӕ байдыдтой; бонтӕ, азтӕ сыл ивгъуыдтой. Арӕх-иу цыдис Сослан цуаны Зилахары быдырмӕ. Афтӕмӕй ӕрвыста йӕ рӕстӕг.	Незаметно шли для них за днями дни и годы за годами. Часто ходил Сослан на охоту в поле Зилахар, которое издавна выбрали нарты как место своих состязаний и охотничьих подвигов. Так шли его дни.
Уӕд та иуахӕмы бафӕнд кодта фӕцӕуын Зилахары быдырмӕ дыууадӕс ӕмбалимӕ.	Однажды охотился там Сослан со своими двенадцатью товарищами.
Ацыдысты. Зилахары быдыры ӕрцарӕзтой сӕхицӕн мусонг.	Поставили они на поле Зилахар свой шатер,
Райсомӕй-иу сихормӕ фӕцуан кодтой, стӕй-иу ӕрцыдысты мусонгмӕ сӕ фӕллад уадзынмӕ; сӕ фӕллад-иу суагътой ӕмӕ та-иу изӕрӕй ацыдысты цуаны.	с утра до обеда охотились, а после охоты возвращались в шатер отдыхать. К вечеру они снова шли охотиться.
Иубон куы уыд, уӕд та райсомӕй цуаны ацыдысты ӕмӕ сихормӕ фӕстӕмӕ сӕ бынатмӕ фӕлмӕстӕй ӕрцыдысты.	Вернулись однажды к обеду и легли отдохнуть.
Цуанонтӕ ӕркъултӕ кодтой, нӕ фӕллад суадзӕм, зӕгъгӕ. Сослан фӕллад нӕ зыдта ӕмӕ, цалынмӕ ме ‘мбӕлттӕ сӕ фӕллад уадзынц, уӕдмӕ искуыты куы разилин, зӕгъгӕ, рацыдис мусонгӕй.	Жарко было, все устали, только Сослана не взяла усталость.
Адард ис мусонгӕй ӕмӕ иу комы бацыд. Уым бафтыдис иу цадмӕ.	Захватил он свой лук и стрелы и пошел по одному из ущелий. К озеру привело его ущелье.
«Ай ӕнтӕфы ацы цадмӕ куыд ницы ‘рбацӕудзӕн дон нуазынмӕ», — загъта йӕхицӕн ӕмӕ ӕрбадтис цады был.	И подумал Сослан: «В такую жару обязательно какой-нибудь зверь должен прийти на водопой».
Бады Сослан, фӕлгӕсы алырдӕм. Уалынмӕ кӕсы, ӕмӕ иу хъуаз ӕрбацӕуы дон нуазынмӕ.	Сел он на берегу озера и стал ждать. Долго сидел он так и зорко оглядывал берега озера. Вдруг смотрит — вышла из леса молодая олениха и приблизилась к воде.
Афтӕ рӕсугъд уыдис уыцы хъуаз, ӕмӕ йӕ конд, йӕ уындӕн ӕмбал нӕ уыди, йӕ дӕллагхъуырӕй Бонвӕрнон тыбар-тыбур кодта.	Прекрасное было это животное, никто не мог бы сравниться с ней в стройности и легкости движений. Утренняя звезда сверкала на ее шее.
Сослан ӕм фат фӕцарӕзта ӕмӕ йӕ, гъа, ныр фехсон, куыд загъта, афтӕ хъуаз чызг фестадис ӕмӕ дзуры Сосланмӕ: — Ӕгас ӕрцӕуай, Сослан!	Вложил Сослан стрелу и только хотел спустить ее, как девушкой обернулась молодая олениха и сказала ему: — Во здравии пребывай, Сослан.
— Хорз амонд дӕ хай, хорз чызг, — дзуапп ын радта Сослан.	— Пусть полное счастье будет долей твоей, добрая девушка, — ответил ей Сослан.
— Сослан, ӕз уӕларвӕй ардӕм дӕу фенынмӕ куы ‘рцӕуын ӕмӕ дыл куы никуы ӕмбӕлын, уӕд кӕм вӕййыс? Ацал-ауал азы дӕм ӕнхъӕлмӕ фӕкастӕн, ныр мӕ дӕхицӕн бинонтӕн фӕхон.	— Сколько раз спускалась я сюда с неба только для того, чтобы встретить тебя, Сослан! Сколько лет я ждала тебя и вот наконец встретила! Возьми меня себе в жены.
— Ам дзӕгъӕл чызгӕй кӕй арон, уыдон мӕхицӕн бинонтӕн куы хонон, уӕд Нарты хъӕуы дӕр куы нӕ бацӕудзысты, — загъта Сослан.	— Если я буду брать себе в жены всех бездомных девушек, то не хватит мне с ними места в нартском селении.
— Макӕ, фӕсмон кӕндзынӕ, Сослан, — дзуры та йӕм чызг.	— Смотри, Сослан, пожалеешь ты об этих словах! — сказала девушка.
— Дӕу хуызӕн цады бадӕг дзӕргъытӕ Сослан бирӕ федта ӕмӕ уыдоны бинонтӕн куы хастаид, уӕд йе ‘ндон сау ӕфсӕйнаг куы суыдаид.	— Много охотился я и знаю, что любят свиньи сидеть в болоте. И если бы всех их Сослан делал своими женами, то его светлый булат давно превратился бы в черное железо.
Чызг ӕваст йӕ цӕнгтӕ фӕйнӕрдӕм фӕкодта, базыртӕ йыл фестадис, ныппӕр-пӕр кодта ӕмӕ атахт. Сослан ма йӕм бӕргӕ фӕлӕбурдта, фӕлӕ ницыуал… Тӕхгӕ-тӕхын ма иу дзырд скодта чызг:	Девушка, услышав эти дерзкие слова, вдруг вскинула руки, и превратились они в крылья. Хотел Сослан в этот миг схватить ее, но вспорхнула она и, улетая, сказала ему:
— Нӕртон Сослан, ӕз дӕн Балсӕджы чызг, ӕмӕ дӕм ныр бӕрӕг уыдзӕнис!	— Нартский Сослан, я дочь Балсага. Сейчас увидишь ты, что станет с тобой!
Чызг уайтагъд йӕ хӕдзармӕ фӕхӕццӕ ис, радзырдта йӕ фыд Балсӕгӕн, Сослан ӕй кӕй бафхӕрдта, уый.	Улетела девушка в дом отца своего Балсага и рассказала ему, как обидел ее Сослан.
Балсӕг рарвыста йӕ Цалхы: «Цӕугӕ ӕмӕ Сосланы амар!»	Оскорбился Балсаг и приказал своему колесу: — Иди, убей Сослана!
Рараст ис гуыргуыргӕнгӕ Балсӕджы Цалх Сосланы марынмӕ. Ныхъхъӕр кодта Балсӕг Сосланмӕ: — Фӕхъахъхъӕн-ма дӕхимӕ, Нӕртон гуырд!	С шумом и грохотом покатилось колесо Балсага. Закричал Балсаг Сослану: — Теперь берегись, нартский отпрыск!
— Ӕмӕ дӕм цы цӕвӕнгарз ис, цӕмӕй мӕ амарынмӕ хъавыс? — хъӕр ӕм кӕны фӕстӕмӕ Сослан.	— Что за оружие есть у тебя, что ты надеешься убить меня? — кричит ему в ответ Сослан.
— Цӕвӕн дзаума дӕм фӕцӕуы!	— Идет на тебя нечто, жди удара.
— Ӕмӕ йӕм цы бадарон? — дзуры та йӕм Сослан.	— А что подставить мне под удар? — спросил Сослан.
— Дӕ ных ӕм бадар!	— Подставь лоб свой!
Болат Сослан ӕм йӕ дыууӕ ӕрфыджы астӕу сарӕзта. Ныццӕлхъ ӕй ласта Балсӕджы Цалх ӕмӕ Сосланы болат ныхӕй фӕстӕмӕ фесхъиудта, цъӕррӕмыхст дӕр ӕй нӕ фӕкодта. Фӕлӕбурдта йӕм, бӕргӕ, Сослан, фӕлӕ йӕ бон нӕ баци Цалхы рацахсын — аирвӕзти Цалх.	Видит Сослан: летит на него колесо. Подставил он ему свою переносицу. Ударилось колесо и отскочило обратно, даже не оставив царапины. Хотел Сослан схватить колесо, но ускользнуло оно.
Дыккаг хъӕр та йӕм ныккодта Балсӕг: — Фӕцӕуы та дӕм!	И снова кричит ему Балсаг: — Держись! Снова катится оно на тебя!
— Цы йӕм бадарон? — ныхъхъӕр кодта Сослан.	— Что теперь подставить ему? — закричал Сослан.
— Дӕ риу-ма йӕм бадар! — дзуры йӕм Балсӕг.	— Грудь свою подставь, — ответил Балсаг.
Гуыргуыргӕнгӕ та рауагъта Балсӕджы Цалх йӕхи Сосланыл. Болат Сослан дӕр та йӕм йӕ риу ныддардта.	С грохотом обрушилось колесо на грудь Сослана.
Ныццӕлхъ та кодта Цалх Сосланы риу. Цырд ӕм фӕлӕууыд Сослан дӕр ӕмӕ, ныр фӕстӕмӕ асхъиуа Цалх, афтӕ йӕм фӕлӕбурдта ӕмӕ йӕ йӕ болат къухтӕй рацахста. Йӕ быны йӕ ракодта ӕмӕ йын йӕ фӕрчытӕй дыууӕ ‘рбасаста.	Но тут изловчился Сослан и схватил колесо своими булатными руками. Подмял он колесо под себя и выломал две спицы.
Ныллӕгъстӕ йын кодта Балсӕджы Цалх: — Мӕ уд мын ма аскъуын, Сослан, ӕмӕ мӕхи «Балсӕджы Цалх» нал схондзынӕн — «Сосланы Цалх» хондзынӕн ардыгӕй фӕстӕмӕ мӕхи.	Взмолилось тут колесо Балсага: — Не прерывай мою жизнь, Сослан! Не буду я больше колесом Балсага, колесом Сослана стану я отныне.
— Фӕсайдзынӕ мӕ, Балсӕджы Цалх! — дзуры йӕм Сослан.	— Обманешь меня, Балсагово колесо! — говорит Сослан.
— Хуыцауӕй дын ард хӕрын, куыд «Балсӕджы Цалх» мӕхи нал схондзынӕн, хондзынӕн мӕхи «Сосланы Цалх».	— Богом клянусь, Не буду я больше колесом Балсага, колесом Сослана стану называться.
Баууӕндыдис ыл Сослан, уӕдӕ цы, ӕмӕ йӕ суагъта, ӕмӕ Цалх йӕ хӕдзармӕ афардӕг ис. Сослан дӕр рацыдис йе ‘мбӕлттӕм.	Поверил Сослан, да и как же не поверить такой клятве! Отпустил он колесо; оно убралось восвояси, а Сослан отправился к своим товарищам.
Фӕндагыл Нарты фыдбылыз Сырдон ӕрбамбӕлдис Балсӕджы Цалхыл ӕмӕ йӕм дзуры: — Дӕ фӕндаг раст, Балсӕджы Цалх!	Но по дороге попался колесу бедовый нарт Сырдон. — Добрый пусть тебе, колесо Балсага! — сказал он.
— Сосланы Цалх мӕ хон, Балсӕджы Цалх мӕ ма хон, ӕндӕра мӕ Сослан амардзӕн.	— Ой, не называй меня колесом Балсага, а то Сослан убьет меня! Отныне колесом Сослана стало я.
— Гъӕ, фесӕфай, Балсӕджы Цалх! Дӕ бирӕ тых цӕуыл фесӕфт? Де стыр кад цӕуыл фесӕфт? — зӕгъы йын Сырдон.	— Э, пропасть бы тебе, колесо! Куда девалась твоя прежняя мощь? Кто омрачил твою великую славу? — спросил Сырдон.
— Ма дзур, Сырдон, ардхорд лӕг дӕн! — загъта Балсӕджы Цалх.	— Замолчи, Сырдон, я клятву дало Сослану, — ответило колесо.
— Дӕ кӕстӕр ӕнгуылдзӕй туг рауадз, уымӕй дӕ ард ссӕудзӕн. Сосланӕн йӕ адзал дӕуӕй у, ӕмӕ ма йыл иу скъӕрд ракӕн дӕхи, — загъта Сырдон.	— Выпусти кровь из своего мизинца, и ты будешь свободно от своей клятвы. Или неизвестно тебе, что ты должно умертвить Сослана? Попробуй-ка еще раз наскочи на него, — сказал Сырдон.
— О, фыдӕбоны лӕг у уый, иу хӕст ма мыл куы фӕуа, уӕд мӕ дӕндагӕй дӕр бахӕрдзӕнис. Ницы бакӕндзынӕн йемӕ, — загъта Балсӕджы Цалх.	— Опасный он человек, — ответило колесо. — Если я еще хоть раз попадусь ему, он зубами меня загрызет. Где мне с ним справиться!
— Куырдалӕгонмӕ ссу ӕмӕ йын болат фӕрчытӕ саразын кӕн. Стӕй ӕрцу ӕмӕ Сосланӕн йӕ уӕрджытыл атул, хуысгӕ куыд кӕна, афтӕмӕй, — зӕгъы йын Сырдон.	— Поспеши к Курдалагону, пусть изготовит он тебе булатные спицы. А потом, когда будет Сослан спать, прокатись по коленям его, и он умрет.
Фӕсасти Балсӕджы Цалх Сырдоны ныхӕстӕй.	И поддалось колесо наущениям Сырдона.
— Ӕмӕ йӕ кӕм ссардзынӕн хуысгӕйӕ, кӕд ма йыл фембӕлдзынӕн? — бафарста Балсӕджы Цалх.	— А где найти мне его спящим? — спросило колесо
— Уый алы бон дӕр вӕййы цуаны Зилахары быдыры. Уым ын ис мусонг. Сихорыл ын мусонджы ӕнӕ хуысгӕ нӕй, ӕмӕ уым цыдӕриддӕр адӕм уа, — ӕмбӕлттӕ ма йын уыдзӕн, иунӕг нӕ уыдзӕн, — се ‘ппӕтыл дӕр-иу ратул, — дзуапп ын радта Сырдон.	— Он охотится сейчас на поле Зилахар, — ответил Сырдон. — После обеда вместе с товарищами отдыхает он в шатре. Прокатись по ним по всем, и среди прочих убьешь ты и Сослана.
Фӕцыдис Балсӕджы Цалх Куырдалӕгонмӕ ӕмӕ йын саразын кодта болат фӕрчытӕ.	Поспешило колесо Балсага к Курдалагону. Вставил он ему новые, булатные спицы, и снова покатилось оно на бой с Сосланом.
Сослан дӕр цуан кӕны Зилахары быдыры йӕ дыууадӕс ӕмбалимӕ. Иубон улӕфтафон рарвыста йе ‘мбӕлтты мусонгмӕ: — Ацӕут мусонгмӕ, уӕ фӕллад суадзут, сихор хӕрын афон дӕр у, ӕз та ма искуыты разилон, тагъд мӕ уырдӕм хъӕуы мӕн дӕр.	Но как раз в тот день, как это часто бывало, Сослан опять не стал отдыхать после обеда, а пошел побродить по ущелью.
Дыууадӕс цуаноны рацыдысты. Мусонджы ӕрхуыссыдысты — ӕхсӕзӕй иуырдыгӕй, ӕхсӕзӕй иннӕрдыгӕй — сӕ къӕхтӕ кӕрӕдзимӕ, афтӕмӕй.	Улеглись в шатре двенадцать его товарищей — шесть по одну сторону, шесть по другую, ногами друг к другу.
Балсӕджы Цалх дӕр ныггуыр-гуыр ласта, Сосланы уым ӕнхъӕлӕй. Сар мын ныр дӕ сӕр кӕны, Сослан, зӕгъгӕ, йӕхи рауагъта ӕмӕ дыууадӕс цуанонӕн дӕр сӕ зӕнгтӕ ахауын ласта. Дыууадӕсӕй дӕр фӕмард сты. Уалынмӕ Сослан дӕр ӕд саджы мард ӕрбахӕццӕ ис.	Только заснули они, как с грохотом покатилось на них колесо Балсага. — Горе тебе, Сослан! — прогрохотало оно и отрубило ноги всем двенадцати его товарищам, и все они умерли. Немного времени прошло, и вот, неся на спине убитого оленя, вернулся Сослан с охоты.
— Ӕддӕмӕ-ма мӕм ракӕсут, — дзуры йе ‘мбӕлттӕм Сослан, фӕлӕ йӕм ӕддӕмӕ кӕсӕг нӕй. Ӕрӕппӕрста саджы мард ӕмӕ мидӕмӕ бацыд. Хорзау нал фӕци: йӕ дыууадӕс ӕмбалы мардӕй лӕууынц, се ‘ппӕтӕн дӕр сӕ зӕнгтӕ къуырд.	— Эй, выходите поглядеть! — крикнул он, подходя к шатру. Но никто не явился на его зов. Бросил Сослан убитого оленя на землю и вошел в шатер. Видит: мертвые лежат все его двенадцать товарищей, и у всех отрублены ноги. В глазах у него потемнело.
— Гъӕ, Хуыцау мӕ куыд федта! Ай Балсӕджы Цалхы йедтӕмӕ ничи уыдаид! — загъта йӕхицӕн Сослан ӕмӕ ӕддӕмӕ рауад.	— Бог мой, что мне делать? Только колесо Балсага могло совершить такое зло! — сказал Сослан и выбежал из шатра.
Кӕсы, ӕмӕ Балсӕджы Цалх фӕлидзы быдыры. Сослан ӕй фӕсте фӕсуры. Быдырты йӕ расур-басур систа.	Глядит, катится колесо Балсага по широкому полю. И просит Сослан широкое поле:
— Бауром ӕй! — дзуры Сослан быдырмӕ.	— Останови колесо Балсага!
Ницы баурӕдта быдыр, ӕмӕ йӕ Сослан ралгъыста: — Авд азӕй фылдӕр дӕ ӕнӕ зылдӕй пайда ма уӕд!	Но не остановило поле колесо, и Сослан проклял его: — Пусть только семь лет подряд родишь ты урожай, а потом будь бесплодно!
Хохмӕ балыгъди Балсӕджы Цалх. Сослан дзуры хохмӕ: — Бауром ӕй, ме ‘мбӕлтты мын ныццагъта! Ницы баурӕдта хох дӕр.	На гору побежало колесо. И крикнул горе Сослан: — Задержи его! Оно товарищей моих истребило! Гора тоже не задержала колесо.
— Зӕйбынтӕ, хуырызгъӕлӕнтӕ у! — ралгъыста йӕ Сослан.	— Пусть лавина за лавиной и обвал за обвалом в щебень разнесут тебя! — проклял Сослан гору.
Балыгъдис Цалх хъӕдмӕ. Фӕлидзы фӕрвбыны.	Вкатилось колесо в лес, по ольховой поросли катится оно.
— Ма ауадз, дӕ хорзӕхӕй, фӕрв, ме знаджы! — дзуры Сослан фӕрвмӕ. Нӕ йӕ баурӕдта фӕрв.	— Задержи, ольха, врага моего! — крикнул Сослан. Но ольха не остановила колесо.
— Хъӕды фыддӕр фӕу, — загъта Сослан, — дӕ цъар дын ахорӕнӕн куыд стигъой, дӕхӕдӕг та хуыскъ куыд кӕнай!	— Самым дрянным деревом будешь ты навеки: чтобы делать краску, будут обдирать с тебя кору, а сама будешь ты засыхать.
Сусхъӕд бӕлас фӕци йӕ разы Балсӕджы Цалхӕн. — Гъӕйтт сусхъӕд, — дзуры йӕм Сослан, — ме знаджы мын бауром!	Между липовыми деревьями катится колесо, и просит Сослан липу: — Липа, липа, задержи врага моего!
— Ставд бӕргӕ дӕн, — загъта сусхъӕд, — фӕлӕ йӕ бауромын мӕ бон нӕу — ӕгӕр фӕлмӕн дӕн.	— Хоть и толста я, — ответила липа, — но не в силах я сдержать врага твоего: я слишком мягкая.
— Ӕлгъыст фӕу, уӕдӕ, ды дӕр, — загъта Сослан сусхъӕдӕн, — дидинӕг рӕсугъд куыд калай, дыргъ дыл куыд нӕ зайа, афтӕ, адӕм дӕ ‘рмӕст дӕ цъары тыххӕй куыд агурой!	— Так будь же и ты проклята! — крикнул Сослан. — И тебя будут люди искать только ради твоей коры. Будешь цвести ты красиво, но плода дать не сможешь!
Фатхъӕдбынмӕ баирвӕзти Цалх. — Ма ауадз, фатхъӕд, фӕуром мын ӕй! — дзуры уымӕ дӕр Сослан.	Грабового леса достигло колесо. И сказал тут Сослан: — Задержи, могучий граб, врага моего, задержи хоть немного!
Нӕ йӕ баурӕдта фатхъӕд дӕр, ӕмӕ та уый дӕр ралгъыста Сослан: — Арты судзынӕн дӕ цы агурой адӕм, афтӕ дӕ Хуыцау скӕнӕд!	Пропустил граб колесо Балсага, и его тоже проклял Сослан: — Пусть Бог сделает так, чтобы люди искали тебя, чтобы жечь в своих очагах!
Фӕлидзы дарддӕр Балсӕджы Цалх; тӕрсбыны фӕуайы.	И вот по буковому лесу катится колесо Балсага.
— У, мардзӕ, тӕрс, ме знаг фӕлидзы, ӕмӕ мын ӕй бауром! — дзуры йӕм Сослан.	— Мой враг бежит! Задержи его, — просит Сослан.
— Ноджы дын фыддӕр куы фенин: мӕ иу бӕлас хъӕуваг уыдаид, фӕлӕ мын уидаг ӕмӕ къалиу нӕ уагътай.	— Пусть еще в большей беде увижу я тебя! — ответил ему бук. — Целое селение могло укрыться в тени моей, а ты обрубал мои ветви, подрывал мои корни.
— Хуыцау дӕ адӕмӕн ӕнцонгуыст фӕкӕнӕд, — загъта тӕрс бӕласӕн Сослан.	— Пусть легко будет обрабатывать твою древесину! — крикнул Сослан буку.
Лидзы дарддӕр Цалх. Тулдзбынмӕ бахӕццӕ ис. — Тулдз, ды мын уӕддӕр бауром ме знаджы!	Катится колесо по дубовому лесу. — Хоть бы ты, дуб, задержал врага моего!
Ницы баурӕдта тулдз дӕр, ды мӕ фӕттӕн мӕ цъуппӕй мӕ уидӕгтӕм фӕлыгтӕ кодтай, зӕгъгӕ.	Но напомнил дуб Сослану, что, не щадя ни вершины, ни ветвей, ни ствола его, рубил Сослан дуб, чтобы делать из него стрелы.
— Дӕ уӕлӕ гыркъо зайӕд, хӕрынӕн дын ма бӕззӕд! — загъта йын Сослан.	— Так пусть желуди, которыми брезговать будет человек, растут на тебе! — крикнул Сослан.
Фӕлидзы Балсӕджы Цалх бӕрзджыны. Дзуры та Сослан уымӕ дӕр: — Гъӕйтт, бӕрз, ма ауадз, чысыл мын ме знаджы ӕруром!	Вот в белый березняк вбежало колесо Балсага, и сказал Сослан березе: — Береза, береза, хоть ты ненадолго задержи врага моего.
— Дӕуӕн знаг чи у, уый мӕнӕн дӕр знаг у, — загъта бӕрз, ӕруагъта Цалхы размӕ йӕ лыстӕг къӕбӕлдзыг къалиутӕ, фӕлӕ Балсӕджы Цалхы бауромын йӕ бон нӕ бацис.	— Тот, кто стал твоим врагом, тот будет и моим врагом, — ответила береза. Словно сетью, загородила она путь колесу, опустив перед ним свои тонкие кудри. Но прорвало их Балсагово колесо и покатилось дальше.
— Бӕлӕсты хуыздӕр фӕу, бӕрз, дӕ уис дын физонӕджы уӕхстӕн куыд агурой адӕм! — раарфӕ йын кодта Сослан.	— Навеки лучшим из деревьев будешь считаться ты, белая береза! И сучья твои собирать будут люди, чтоб делать вертела и жарить на них шашлыки, — поблагодарил Сослан березу.
Фӕуайы Цалх дарддӕр хъӕды. Ӕхсӕры къутӕрмӕ фӕхӕццӕ кӕны. Ӕхсӕры къутӕрыл хуымӕллӕг стыхстис.	Вкатилось колесо в заросли орешника. Хмелем обвит орешник.
Сослан хъӕр кӕны хуымӕллӕгмӕ: — Йе хуымӕллӕг, бауром мын ӕй, уый мӕ туджджын у: мӕ дыууадӕс ӕмбалы мын амардта!	— Хмель кудрявый, — просит Сослан, — задержи кровника моего, двенадцать товарищей моих убил он.
Хуымӕллӕг йӕ бӕндӕнтӕ рауагъта, Балсӕджы Цалхыл стыхстысты ӕмӕ йӕ ныуурӕдтой.	Крепки и гибки, как веревки, побеги хмеля. Обвили они колесо Балсага и остановили его.
Ӕхстбӕрцмӕ йӕ баййӕфта Сослан. Иу ӕхст ӕй фӕкодта фатӕй ӕмӕ йын йӕ иу фарк ныппырх кодта, дыккаг ӕхст ӕй фӕкодта — дыккаг фарк дӕр ныппырх ис. Стӕй бауадис Цалхмӕ ӕмӕ йыл ӕрхӕцыд.	На расстоянии полета стрелы приблизился Сослан к колесу, пустил в него одну стрелу — и вдребезги разбилась спица. Пустил другую стрелу — и в мелкие щепки разлетелась вторая спица. В зарослях орешника, обвитых хмелем, догнал Сослан колесо и схватил его.
Ӕхсӕры къутӕр ӕмӕ хуымӕллӕгӕн раарфӕ кодта Сослан: — Ӕхсӕр бӕлас, адӕмӕн дыл адджын дыргъ куыд зайа ӕмӕ дӕ дардмӕ куыд агурой, уыцы хорздзинад дӕ уӕд! Хуымӕллӕг, дӕу та адӕм сӕ хъӕлдзӕджы рӕстӕджы куыд агурой нуӕзтыл кӕнынмӕ, ахӕм дӕ Хуыцау фестын кӕнӕд!	И тут орешнику и хмелю принес благодарность Сослан: — Отныне, орешник, люди будут издалека приходить к тебе за вкусными твоими плодами. А тебя, хмель, пусть в пору веселья благословлять будут люди за хмельной напиток!
Стӕй фелвӕста Сослан йӕ цирхъ; ӕркъуыхтӕ кӕнон Балсӕджы Цалхы, зӕгъгӕ, куыд загъта, афтӕ та йӕм сдзырдта Балсӕджы Цалх: — Мӕ уд де уазӕг, Сослан, цы мын зӕгъай, уый бакӕндзынӕн.	Выхватил Сослан свой меч, замахнулся и хотел на куски разрубить колесо Балсага. И тут снова взмолилось колесо: — Душа моя в руках твоих, Сослан. Что ты прикажешь мне, все сделаю!
— Фӕсайдзынӕ та мӕ, — загъта Сослан, — мӕнгард дӕ, ӕууӕнк дыл нӕй.	— Нет тебе веры, — сказал Сослан. — Ты клятвопреступник и снова обманешь меня.
Дзырд ын радта Балсӕджы Цалх.	Но жалобно просило колесо и так горячо клялось оно, что снова поверил ему Сослан.
— Хорз, уӕдӕ, — загъта Сослан, — дӕ бинонтӕй мын дыууадӕсы амар, ӕмӕ дӕ удӕгасӕй уадзын.	— Хорошо, — сказал он. — Я пощажу тебя. Но за двенадцать друзей моих убей в семье своей двенадцать человек — и я отпущу тебя живым.
Ард бахордта Балсӕджы Цалх, йӕ бинонтӕй дыууадӕс кӕй амардзӕнис, ууыл, ӕмӕ йӕ ауагъта Сослан.	Согласилось колесо Балсага, и, печальное, покатилось оно домой.
Фӕцӕуы ӕнкъардӕй Балсӕджы Цалх йӕ хӕдзармӕ. Сырдон дӕр та базыдта, Балсӕджы Цалхӕн кӕй нӕ бантыст Сосланы амарын, уый, ӕмӕ иу ран йӕ разы фестадис зӕронд лӕджы хуызы.	Узнал Сырдон, что не удалось колесу убить Сослана. Принял Сырдон облик старика и стал на пути колеса.
— Дӕ фӕндаг раст, Балсӕджы Цалх! — дзуры йӕм зӕронд лӕг. — Цы кӕныс, цӕй ӕнкъард дӕ?	— Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! — сказал он. — Что случилось с тобой, почему ты так печально?
— Цы ма кӕнон — Нарты Сосланӕн дзырд радтон, ӕмӕ мӕ бинонтӕй дыууадӕс хъуамӕ амарон, — дзуапп ын радта Балсӕджы Цалх.	— С чего быть мне веселым! — ответило колесо. — Победил меня нарт Сослан и взял с меня слово убить двенадцать человек из моей семьи.
— Ӕмӕ сӕ маргӕ цӕмӕн кӕныс? Цӕмӕй дӕ ард ма фехалай, уый тыххӕй дӕ бинонтӕй дыууадӕсӕн кӕмӕн йӕ къахы ныхтӕ ракӕн, кӕмӕн йӕ къухы ныхтӕ, — загъта зӕронд лӕг.	— А зачем тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из своей семьи ногти на руках и ногах, и ты выполнишь этим свою клятву, — сказал лукавый Сырдон.
Ницы йӕм байхъуыста Балсӕджы Цалх, йӕ цыды кой кӕны. Иудзӕвгар куы ацыд, уӕд та Сырдон февзӕрдис йӕ разы зӕронд усы хуызы ӕмӕ йӕм дзуры: — Дӕ фӕндаг раст, Балсӕджы Цалх! Цы кӕныс, цӕй ӕнкъардӕй цӕуыс?	Не послушало его колесо Балсага, катится оно дальше. Но вот на пути ему снова попался Сырдон. Старухой на этот раз он обернулся. — Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! — сказала старуха. — Что случилось с тобой, почему ты так печально?
— Цы кӕнон, дӕ рын бахӕрон, — загъта Балсӕджы Цалх, — мӕ бинонтӕй дыууадӕс марынмӕ цӕуын. Сосланӕн уый тыххӕй ард бахордтон.	— Что делать мне, пусть съем я твои недуги? Двенадцать человек из семьи своей предстоит мне убить, чтобы выполнить клятву, данную нарту Сослану.
— Ӕмӕ сӕ маргӕ цӕмӕн кӕныс? Дӕ ард цӕмӕй ма фехалай, уый тыххӕй дӕ бинонтӕй кӕмӕн йӕ къахы ныхтӕ ракӕн, кӕмӕн йӕ къухы ныхтӕ.	— А к чему тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из семьи своей ногти на руках и ногах, и этим ты выполнишь свою клятву.
Ницы та йӕм байхъуыста Балсӕджы Цалх, фӕцӕуы дарддӕр. Сырдон дӕр та разӕй ауадис ӕмӕ йыл иу ран ӕрбамбӕлдис фыццагхъуынтӕуадзӕг лӕппуйы хуызы.	Не послушалось колесо, катится дальше. Снова забежал вперед Сырдон, обернулся юношей, у которого только выступил первый пух на лице, и встал у колеса на дороге.
— Дӕ фӕндаг раст уа, Балсӕджы Цалх! — дзуры та йӕм лӕппу. — Цы кӕныс, цӕй ӕнкъардӕй цӕуыс?	— Да будет перед тобой, колесо, прямая дорога! — сказал он. — Почему ты так печально?
— Нарты Сосланӕн дзырд радтон, мӕ бинонтӕй дыууадӕсы кӕй амардзынӕн, ууыл, ӕмӕ ныр цӕуын мӕ дзырд ӕххӕст кӕнынмӕ, — загъта Балсӕджы Цалх.	— Дано мною слово нарту Сослану убить двенадцать человек из семьи своей. И вот теперь качусь я, чтобы выполнить это слово.
— Маргӕ сӕ цӕуыл кӕныс, дӕ ард куыннӕ фӕдзӕгъӕл уа, афтӕ дӕ бинонтӕй кӕмӕн йӕ къахы ныхтӕ ракӕн, кӕмӕн та йӕ къухы ныхтӕ, — загъта лӕппу.	— А к чему тебе убивать их? Отрежь двенадцати человекам из семьи своей ногти на руках и ногах, — сказал юноша.
Ницы байхъуыста уӕддӕр Балсӕджы Цалх, фӕцӕуы сӕхимӕ. Иучысыл куы ауади, уӕд хъуыды кӕны йӕхинымӕры: «Цымӕ мӕ уыцы зӕронд лӕг, зӕронд ус ӕмӕ лӕппу сӕхицӕн цы агурынц? Цӕй, ӕмӕ мын кӕй загътой, уый бакӕнон».	Ничего не ответило колесо, прокатилось мимо. Но, пробежав еще немного, подумало оно: «Вот старик, старуха и юноша в одно слово сказали мне одно и то же. Ведь не ждут они от меня за это никакой награды. Дай-ка послушаю я их добрых советов».
Ссыдис йӕ хӕдзармӕ ӕмӕ йӕ бинонтӕй дыууадӕсӕн кӕмӕн йӕ къахы ныхтӕ ракодта, кӕмӕн йӕ къухы ныхтӕ ӕмӕ ӕнцад сбадтис йӕ хӕдзары.	И, прикатившись домой, постригло колесо ногти на руках и ногах двенадцати человекам из семьи своей. И после этого смирно сидело дома колесо.
Бонтӕ, къуыритӕ рацыдис. Йӕ мӕстытӕ ссыдысты Балсӕджы Цалхӕн. Гӕтӕджы фырт гӕды Сырдон дӕр та йӕм цӕуын байдыдта.	Шли дни за днями, недели за неделями. Стал лукавый Сырдон, сын Гатага, время от времени навещать колесо Балсага.
— Гъей, мардзӕ, Балсӕджы Цалх, иу скъӕрд-ма ракӕн Сосланыл дӕхи, дӕ маст райс, — дзуры йын Сырдон.	— Надо бы тебе, знаменитое колесо, покатиться еще раз на Сослана и отомстить ему за унижение, — говорил Сырдон.
— Мӕнӕ гӕды гацца, ныууадз мӕ. Ай ӕппӕт фыдбылызтӕ мын ды уыдтӕ.	Но прошла уже злоба у колеса Балсага, и ответило оно Сырдону: — Эй, лукавая лисица, оставь меня! Из-за тебя случились со мной все эти несчастья.
Кӕм ныууагътаид уыцы ныхӕстӕй йӕ фӕнд Нарты фыдбы лыз Сырдон! Йӕ гӕды ‘взаг та суагъта Балсӕджы Цалхмӕ. Сразы та ис Балсӕджы Цалх. Ацыдис та Куырдалӕгонмӕ ӕмӕ та йӕ саст фӕрчытӕ сыгъдӕг болатӕй саразын кодта.	Но Сырдон на несчастье нартов не оставил своего намерения погубить Сослана. Развязал он свой лживый язык и опять уговорил колесо Балсага напасть на Сослана и убить его. Снова вставил Курдалагон в колесо новые спицы из чистого булата.
Сослан дӕр та Зилахары быдыры цуан кодта. Иубон сырдмӕ гуыбыныл куыд фӕцӕйхъуызыди, афтӕ йыл сусӕгӕй рауагъта йӕхи Балсӕджы Цалх ӕмӕ йын йӕ уӕрджытӕ сӕ тӕккӕ сӕртыл атӕхын кодта, йӕхӕдӕг ӕм сӕ бинонты къӕхтӕ ӕмӕ къухты ныхтӕ бакалдта.	И вот однажды, когда был Сослан на поле Зилахар и осторожно на животе подползал к зверю, откуда ни возьмись прикатилось колесо Балсага, отрезало ему ноги по колени, бросило ему ногти с рук и ног двенадцати человек из своей семьи
Аздӕхти Цалх фӕстӕмӕ ӕмӕ сфардӕг ис уӕларвмӕ. Сослан уыцы ран баззадис. Кӕсы Сослан, ӕмӕ Нартмӕ хъӕргӕнӕг кӕй арвита, ахӕм нӕй. Уалынмӕ йӕ сӕрты ӕрбатӕхы цӕргӕс.	и вернулось к себе домой на небо. Лежит Сослан на поле Зилахар, истекут кровью, оглядывается кругом: кого бы послать к нартам вестником печали? Орел пролетает над его головой, и говорит ему Сослан:
— Ӕхсӕртӕггатӕм мын фӕдисхъӕргӕнӕг фӕу, Уырызмӕг ӕмӕ Хӕмыцмӕ, мӕ дыууӕ ‘фсымӕрмӕ, Нарты Сослан Зилахары быдыры ӕнӕ цӕстылхӕцӕгӕй мӕлы, зӕгъгӕ.	— Будь, орел, моим вестником печали. Полети к дому Ахсартаггата, сообщи братьям моим Урызмагу и Хамыцу, что умираю я, нарт Сослан, на поле Зилахар и некому закрыть мне глаза.
— Фыддӕр дын куы фенин! — дзуры йӕм фӕстӕмӕ цӕргӕс. — Фӕлладӕй-иу быдыры искуы къуыппыл, йе бӕласыл куыд абадтӕн, афтӕ-иу мӕм дӕ фат фӕдардтай, ӕнӕрай дзы фӕуай!	— Хочу я увидеть, что тебе еще хуже приходится, чем сейчас, — ответил ему орел. — Разве щадил ты меня, когда усталый опускался я на дерево или камень? Нет, ты тут же хватался за свою стрелу, — пусть она больше не принесет тебе радости!
Уалынмӕ та йӕ сӕрты хъӕрццыгъа ӕрбатахтис.	Прошло немного времени — коршун пролетел над ним.
— Уӕ хъӕрццыгъа, — дзуры йӕм Сослан, — атӕх, Ӕхсӕртӕггатӕм мын фӕдисхъӕргӕнӕг фӕу, Сосланӕн уын, зӕгъ, йӕ уӕрджытӕ Балсӕджы Цалх ахауын кодта.	— Тебя, прошу я, коршун, — взмолился Сослан. — Будь моим вестником печали. Полети к дому Ахсартаггата и скажи, что отрезало колесо Балсага ноги Сослану, и пусть поторопятся ко мне мои родичи.
— Куыннӕ, куыннӕ! Нарты Сатанайы бирӕ кӕрчытӕй мын иу цъиу ахӕссын никуы бауагътай, уайтагъд та-иу мӕм дӕ фат фӕдардтай, — загъта хъӕрццыгъа ӕмӕ атахтис дарддӕр.	— Ишь ты, ишь ты, чего захотел! Бесчисленное множество кур у Шатаны, но разве ты когда-нибудь дал мне унести хоть одну? Ты тут же хватался за свой лук, — сказал коршун и полетел дальше.
Ӕнхъӕлмӕ та кӕсы Сослан. Ӕрбатӕхы йӕ сӕрты цъыбарцъыбургӕнгӕ зӕрватыкк.	Лежит Сослан. Ждет… Вдруг ласточка, щебеча, пролетела над ним. Обрадовался Сослан:
— О уӕлӕ зӕрватыкк, — дзуры та уымӕ дӕр Сослан, — атӕх Ӕхсӕртӕггатӕм ӕмӕ сын зӕгъ, Сосланӕн уын Балсӕджы Цалх йӕ уӕрджытӕ ахауын кодта, ӕмӕ Зилахары быдыры ӕнӕ цӕстылхӕцӕгӕй мӕлы, зӕгъгӕ.	— О ты, ласточка! — сказал он ей. — Лети скорее к дому Ахсартаггата и скажи, что колесо Балсага отрезало ноги их Сослану. Один умирает он в поле Зилахар, и некому закрыть ему глаза.
— Хорз, — загъта зӕрватыкк, — ӕвгъау лӕг дӕ ды ам ӕнӕ цӕстылхӕцӕгӕй амӕлынӕн, фӕуыдзынӕн дын ӕз фӕдисхъӕргӕнӕг: искуы-иу мыл къӕвда куы ‘рцыди, уӕд-иу мӕ ды дӕ роны бакодтай, бахъарм-иу мӕ кодтай, стӕй-иу мӕ хордоны нывӕрдтай, ӕмӕ-иу уым мӕхи бафсӕстон.	— Будь по-твоему, — ответила ласточка. — Слишком хорош ты, чтобы умирать тебе здесь одному, и чтобы никто не закрыл тебе глаза. Я буду твоим вестником печали. Когда, бывало, заставал меня дождь, ты подбирал меня, прятал за пазуху и спасал мою жизнь. Ты всегда оставлял для меня открытыми закрома, и я наедалась там вдоволь.
Дӕ хорздзинӕдтӕ дын никуы ферох кӕндзынӕн ӕз.	Нет, никогда не забуду я твоих благодеяний!
— Адӕмӕн уарзон маргъ фӕу, зӕрватыкк, — арфӕ йын ракодта Сослан йӕ фӕстӕ.	— Навеки будешь ты любимицей людей! — поблагодарил ее Сослан. И полетела ласточка в селение нартов вестницей печали.
Ӕнхъӕлмӕ кӕсы Сослан Нарты фӕдисмӕ. Уалынмӕ йӕм ӕрбатахт сау сынт; куы ауыдта Сосланы, уӕд ныккуыдта:	Лежит Сослан в поле, ждет, когда придут за ним нарты закрыть ему глаза. Черный ворон пролетел над Сосланом, и, увидев, что умирает Сослан, заплакал ворон:
— Цы ма кӕндзынӕн, Сослан, дӕ фӕстӕ, мӕ гуыбын мын ӕфсӕстӕй ды куы дардтай: дӕу фӕрцы-иу мын алы ком, алы адаг фыдӕй йе дзаг куы уыдис!	— Осиротел я, Сослан. Как мне прожить без тебя? Все тропинки и ущелья заваливал ты дичью, и потому всегда мог я наполнить свою утробу. Кто теперь накормит меня?
Хъыгӕй ницыуал ис, фӕлӕ ӕрбацу ӕмӕ мӕ тугӕй дӕхи бафсад, — дзуры Сослан сынтмӕ.	— Напрасно сокрушаешься, — ответил Сослан. — Ничто не поправит теперь твой плач. Подлети ко мне ближе и насыться кровью моей.
— Гъе-уӕууӕй, Сослан, уый мын цӕмӕн афтӕ загътай, ӕз дыл хъыг куы кӕнын! — загъта йын сынт.	— Как ты можешь говорить так, Сослан? Ведь душа моя горюет по тебе, — ответил ворон.
Сослан ын бамбӕрста йӕ зӕрдиаг ӕмӕ йын арфӕ ракодта: — Арвы кӕрон куы уа холы, уӕд дӕр дӕ цӕстмӕ туджы цӕджындз куыд лӕууа, ӕмӕ-иу уымӕй куыд зонай, Хуыцау дын ахӕм амонд раттӕд! Атахтис сынт.	И, видя его искреннее горе, сказал Сослан: — Если даже там, где сходится небо с землей, будет лежать падаль, ты всегда найдешь ее. Кровавым столбом обозначится то место, где лежит она, своими зоркими глазами ты найдешь этот столб и всегда будешь сыт. Пусть наградит тебя бог счастьем! Улетел ворон.
Ӕрбатахтис та уӕд йӕ сӕрты халон ӕмӕ кӕуы Сосланыл:	И тут над головой Сослана закружилась ворона, и заплакала она:
— О, нӕ алы боны дзаг фынг, алы ком нын фыдӕй дзаг чи дардта, куыд ма цӕрдзыстӕм дӕ фӕстӕ!	— О, кто же будет теперь каждый день накрывать нам обильный стол? Кто будет заваливать для нас дичью ущелья? Как будем мы жить без тебя?
— Рацу, мӕнӕ цы фыдтӕ ӕмбидзӕни, кӕнӕ цы туг ныццахстис, уыдонӕй истытӕ ахӕр, дӕхи бафсад, — дзуры йӕм Сослан, — хъыг кӕнынӕй пайда нал ис.	— Подлети поближе ко мне, — сказал ей Сослан. — Вот лежат мои отрезанные ноги, вот запекшаяся кровь, все равно гнить им без пользы. Поешь, насыть себя и не печалься напрасно.
Халон дӕр ӕм йӕхи ӕрбаласта, ӕмӕ йӕ уӕд Сослан ралгъыста: — Бон-изӕрмӕ адӕмы куыд ӕлгъитай, фӕлӕ сыл де ‘лгъыст куыд нӕ цӕуа, ӕмӕ ӕхсӕв-бонмӕ бӕласы къалиуыл ауыгъдӕй куыд лӕууай, афтӕмӕй дӕ цард ӕрвит!	Приблизилась к нему ворона, чтобы поклевать мясо его и кровь, и проклял ее Сослан: — Ты, злая птица, с утра до вечера проклинаешь людей, но не исполнятся над ними твои проклятия. С ночи до утра, не шевелясь, будешь отныне стоять ты на ветке дерева. Такова будет твоя участь.
Уыйфӕстӕ йӕм цӕуын байдыдтой сырдтӕ. Фыццаг ӕм ӕрбацыд арс. Йӕхи тоны йӕ дзӕмбытӕй ӕмӕ дзуры:	Стали приходить к Сослану звери. Первым пришел к нему медведь. Рвет он шерсть на груди своей передними лапами и горестно рычит:
— Цы ма кӕндзынӕн, Сослан, ды кӕмӕн уыдтӕ ӕмӕ ды кӕмӕн нал уыдзынӕ! Дӕ хӕрдӕй хӕрдджын уыдтӕн, дӕ нуӕзтӕй нуӕзтджын.	— Что я буду делать без тебя, Сослан? Кто мне заменит тебя? Был я сыт всегда твоим угощением, твоей едой, а когда хотелось мне пить, ты утолял мою жажду.
— Мауал хъыг кӕн, арс, хъыгӕй ницыуал рацӕудзӕни, фӕлӕ мӕнӕ мӕрдтӕм цы фыдтӕ хӕссын, уыдонӕй дӕхи бафсад, — дзуры йӕм Сослан.	— Не печалься, медведь. Печалью не поможешь. Лучше насыться мясом моим, которое уношу я в Страну мертвых, — сказал ему Сослан.
— Уый та мын куыд загътай, — дзуры арс ӕмӕ тынгдӕр хъыг кӕнын байдыдта.	— Как ты мог сказать мне такое! — в горе сказал медведь и стал сокрушаться еще больше.
— Ахӕм амонд дын Хуыцау раттӕд, ӕмӕ дӕ фӕд адӕмыл -тас куыд ӕфтауа, стӕй лӕгӕты фондз мӕйы ӕнӕ хӕргӕйӕ куыд цӕрай! — зӕгъы арсӕн Сослан.	— Да наградит тебя Бог таким счастьем, чтобы один только след твой повергал людей в страх. В самое тяжелое зимнее время пять месяцев сможешь ты жить в берлоге своей без пищи.
Арс ацыдис; уалынмӕ та бирӕгъ фӕуайы йӕ цурты. Бардиаг та йыл кодта уый дӕр:	Ушел медведь. Прошло еще время, пробежал мимо волк, увидел Сослана и завыл в голос:
— Цы ма кӕндзынӕн, дӕу фӕрцы ӕфсӕстӕй куы цардтӕн, алы адаг мын фыдӕй куы дзаг кодтай! Ныр ма куыд цӕрдзынӕн ӕнӕ дӕу!	— Как проживу без тебя? Сколько оврагов наполнял ты для меня свежим мясом! Кто мне заменит тебя?
— Хъыг мауал кӕн, бирӕгъ, дӕ хъыгӕй ницыуал рауайдзӕн, — дзуры йӕм Сослан, — фӕлӕ рацу ӕмӕ мӕнӕ мӕрдтӕм цы фыдтӕ хӕссын, уыцы фыдтӕй истытӕ бахӕр, дӕхи сӕ бафсад.	— Не надо понапрасну печалиться, — сказал Сослан. — Теперь этим ты мне не поможешь. Вот мясо мое, которое понапрасну понесу я с собой в Страну мертвых. Насыщайся им до отвала.
— Цӕмӕн мын афтӕ бафӕрӕзтай, — ныккуыдта тынгдӕр бирӕгъ, — ӕз уый куыд бакӕндзынӕн!	— Как ты мог другу своему сказать такие слова! — ответил волк и взвыл еще печальнее.
Бауырныдта Сосланы бирӕгъы зӕрдиагдзинад дӕр, ӕмӕ йын раарфӕ кодта: — Фосмӕ бацӕуынмӕ дын мӕ зӕрдӕ куыд уа, раздӕхынмӕ та — ӕнӕкуырд чызджы зӕрдӕ, дӕ бӕрзӕйы та мӕ кӕстӕр ӕнгуылдзы хъару куыд уа, уыцы амонд дӕ уӕд.	И Сослан, видя, что от души горюет волк, поблагодарил его: — Когда будешь ты нападать на стадо, будет у тебя в сердце такая же отвага, какая всегда жила в моем сердце. Но пусть пугливое, чуткое сердце девушки, еще не засватанной, будет у тебя, когда придет тебе время убегать от преследователей. И пусть сила мизинца моего перейдет в твою шею.
Бирӕгъ дӕр та ацыдис. Уалынмӕ ӕрбалӕууыд йӕ цуры рувас, цъыллинджытӕгӕнгӕ.	Ушел волк, и тут вдруг увидел Сослан подле себя лисицу. И, виляя хвостом, тоненько заплакала хитрая лисица:
— Уӕ, цы ма кӕндзынӕн ӕнӕ дӕу, Сослан! — ӕрдиаг кӕны гӕды рувас дӕр.	— Осиротела я без тебя, доблестный Сослан!
— Дӕ кӕуын ныууадз, рувас, — дзуры йӕм Сослан, — фӕлӕ рацу ӕмӕ, мӕрдтӕм цы фыдтӕ хӕссын, уыдонӕй дӕхи бафсад.	— Не плачь понапрасну, лисица, — сказал ей Сослан. — Подойди лучше поближе и насыться мясом моим, которое уношу я в Страну мертвых.
Рувас ӕм тугтӕ стӕргӕ бацыдис, ӕмӕ йын йӕ уӕрджыты фыдтӕм куыд февнӕлдта, афтӕ йыл фӕхъӕр кодта Сослан:	Стала лисица жадно лакать кровь Сослана и только схватилась за окровавленные его колени, как прикрикнул на нее Сослан:
— Ӕлгъыст фӕу! Адӕм дӕ дӕ цармы тыххӕй куыд марой, дӕ фыд та хӕрынӕн куыд нӕ бӕзза, ахӕм бон дыл ӕркӕнӕд!	— Будь ты проклята! За красивую шкуру будут убивать тебя люди, но ни на что не будет годно твое мясо!..
Алыгъдис рувас дӕр, уӕдӕ цы уыдаид…	И поскорей убежала лисица, — что же было ей еще делать?
Бахӕццӕ ис зӕрватыкк Нарты хъӕумӕ, Ӕхсӕртӕггаты хӕдзары аххӕрӕгыл абадтис.	Долетела ласточка до селения нартов, влетела она в дом Ахсартаггата, села на потолочную балку
Ныцъцъыбар-цъыбур кодта: «Сосланӕн уын Балсӕджы Цалх йӕ уӕрджытӕ ахауын кодта Зилахары быдыры, ӕмӕ мӕлы уым ӕнӕ цӕстылхӕцӕгӕй».	и защебетала: — Сослану вашему колесо Балсага отрезало колени. В поле Зилахар одиноко лежит он, ждет смерти, и некому закрыть ему глаза.
Нарт — хистӕрӕй, кӕстӕрӕй — ӕмниуд ныккодтой, чыртӕ-чыртӕй цӕуынц фӕдисы, ӕз фӕразӕйуонӕй, Зилахары быдырмӕ.	Завыли тут, заголосили и старшие, и младшие нарты. И кучками идут все нарты на поле Зилахар, каждый торопится прийти первым.
Сырдон йӕ бӕх разӕй аскъӕрдта. Сосланмӕ раздӕр бахӕццӕ ис ӕмӕ йын зӕгъы: — Гъе-уӕууӕй, Сослан, ныронг дӕр дӕ мӕлын куы хъуыдис, дӕ хъӕу рацӕуынц чыртӕ-чыртӕй, семӕ — фӕйнӕ зарӕгамонӕджы, афтӕмӕй цӕуынц заргӕ ӕмӕ хъырнгӕйӕ!	Но впереди всех поскакал на коне лукавый Сырдон. Первым подъехал он к Сослану и сказал: — Эх, Сослан, раньше бы надо было тебе умереть! Все нарты кучками идут сюда, в каждой кучке запевала заводит веселую песню, и все нарты весело им подпевают.
Сослан уый куы фехъуыста, уӕд йӕ зӕрдӕ куыннӕ скъуыдаид фырмӕстӕй!	Сердце Сослана чуть не разорвалось от горя, когда услышал он эти слова.
Фӕдис куы ‘рхӕццӕ ис, уӕд дзы лӕг чи уыди — йӕ рустӕ тындтытӕ, ‘ус чи уыди — йӕ дзыккутӕ тындтытӕ.	Но когда подошли нарты к нему и увидел он, что мужчины от горя царапают щеки, а женщины рвут на себе волосы,
Сослан сӕм дзуры: — Сырдон мӕм иу ӕнӕуаг ныхас ӕрхаста уӕ разӕй, ӕмӕ ма мын ӕй мӕ цӕстӕн фенын кӕнут.	сказал Сослан: — Недостойную весть принес мне о вас Сырдон. Покажите мне его. Где он?
Сырдоны ма чи ссардта, — афардӕг ис ӕмӕ бамбӕхст.	Но кто может найти Сырдона? Он ускакал и спрятался.
Нарты фӕсивӕд рахастой Сосланы уырдыгӕй. Фӕндагыл та Сырдон сӕ иуфӕрсты йӕхи цӕуӕг акодта ӕмӕ дзуры: — Уӕ, мӕгуыр дӕ бон, Сослан, дӕ уарзон ӕрвадӕлтӕ дын цы бакодтой: калмы хӕрвӕй дын чырын сарӕзтой, хӕфсы цъарӕй — мӕрддзаг.	Подняли нартские юноши Сослана и понесли его в селение. А тут откуда ни возьмись Сырдон. Проскакал мимо Сослана и крикнул: — О, несчастный Сослан, еще один позор ждет тебя в доме твоих родичей. Из кожи змеи приготовлен тебе гроб, а погребальные одежды сшиты из кожи лягушки.
Ӕрхастой Сосланы йӕ хӕдзармӕ, ӕмӕ сӕм дзуры: — Ме ‘рвадӕлтӕ, удӕгасӕй мын мӕ мӕрддзӕгтӕ ӕмӕ мӕ чырын фенын кӕнут.	Только внесли Сослана в родной дом, сразу сказал он родичам: — Пока жив я еще, родичи мои, покажите мне мой гроб и погребальные одежды.
— Цӕмӕн дӕ хъӕуы сӕ фенын, ӕнӕзӕрдӕмӕдзӕугӕ мӕрддзӕгтӕ ӕмӕ чырын дын не сты, Сослан. Махӕн нӕ тыхы рӕстӕджы тых ды куы лӕвӕрдтай, уӕд мах дӕуӕн ӕвзӕр мӕрддзӕгтӕ кӕнӕ ӕвзӕр чырын кӕй не скӕндзыстӕм, уый нӕ зоныс?	— Зачем тебе, живому, видеть то, что понадобится тебе после смерти? Не такова твоя погребальная одежда и не таков твой гроб, чтобы тебе пришлось их стыдиться. Ты могучим и славным сделал наш род, ты отдавал нам всю свою силу, — неужели не приготовили мы для тебя достойной погребальной одежды и неужели не проводим мы тебя достойно в Страну мертвых!
— Нӕй гӕнӕн, — загъта Сослан, — Сырдон мын иу ныхас загъта, ӕмӕ сӕм мӕ зӕрдӕ ‘хсайы.	— Что делать! — сказал Сослан. — Горькое слово сказал мне Сырдон, и не успокоюсь я, пока не увижу гроб свой и свою погребальную одежду.
Уӕд ӕм рахастой йӕ мӕрддзӕгтӕ, фенын ын кодтой йӕ чырын дӕр: йӕ мӕрддзӕгтӕ уыдысты сыгъдӕг харӕйӕ, йӕ чырын та — сызгъӕринӕй. Скӕнын кодта мӕрддзӕгтӕ удӕгасӕй йӕ уӕлӕ ӕмӕ чырыны нывӕрын кодта йӕхи.	Вынесли тогда нарты погребальные одежды — из драгоценного шелка были сотканы они. Показали ему гроб — был он выкован из червонного золота. И захотел Сослан, чтобы на него живого одели погребальные одежды, и велел он, чтобы живым его положили в гроб.
Уӕд мӕрдтӕй Сосланмӕ рацыдис Кӕфты-сӕр-Хуыйӕндонӕлдар ӕмӕ йӕм дзуры: — Йе Сослан! Мӕнӕн стыр дзӕнӕт ис мӕрдты, ӕмӕ мемӕ куы уаис, уый мӕ фӕнды.	И вот поднялся из Страны Мертвых повелитель рыб Хиандон-алдар и сказал он Сослану: — Эй, Сослан, Сослан, хорошее место есть у меня в раю. Хочу я, чтобы ты был вместе со мной.
— Цӕй-ма, цы сгуыхты фӕдӕ, цӕй тыххӕй дын ис дзӕнӕт? — фӕрсы йӕ Сослан.	— Скажи-ка, чем отличился ты и за что награжден раем?
— Ӕз кӕрдзындӕттон уыдтӕн, ӕмӕ мын уый тыххӕй ис дзӕнӕт.	— Щедр был я при жизни, поэтому я в раю.
— Дӕхи куы аласис, дӕ кӕфы смаг калгӕ, мӕн дӕуимӕ цӕугӕ чи фена, уый мын цы зӕгъдзӕн?!.	— Пошел прочь, от тебя рыбой воняет! Что скажут люди, если увидят меня рядом с тобой?
Рацыдис ӕм мӕрдтӕй уӕд мӕгуыр лӕджы гал. — Йе Сослан, мӕнӕн стыр дзӕнӕт ис мӕрдты, ӕмӕ мемӕ куы уаис, уый мӕ фӕнды, — дзуры йӕм гал.	Вышел из Страны Мертвых вол, принадлежавший при жизни бедняку. — Эй, Сослан, награжден я раем в Стране Мертвых и хочу, чтобы ты был со мной, сказал ему вол.
— Цӕй-ма, цы сгуыхты фӕдӕ? — фӕрсы уый дӕр Сослан.	— Скажи-ка, за что награжден ты раем? — спросил Сослан.
— Мӕгуыр лӕджы гал уыдтӕн, — дзуапп ын радта гал, — алы лӕджимӕ дӕр цӕдисӕй фӕкуыстон; сихоры хӕрдыл-иу хицауы галӕн — хос, мӕнӕн та — фӕлхӕрдтӕ. Гъеуыдӕтты тыххӕй мын ис дзӕнӕт.	— При жизни принадлежал я бедному человеку. Он часто отдавал меня в супряжку. Хозяйского вола кормили сеном, а меня соломой. Вот за это-то я в раю.
— Ацу, — загъта Сослан, — дӕу дӕ бӕрзӕй хордта, ныр ӕз та демӕ цӕуон! Галы йедтӕмӕ куы ницы дӕ.	— Пошел прочь, — сказал Сослан. — И сейчас еще на шее твоей след ярма, а ты набрался дерзости и зовешь меня с собою. Был ты волом и волом остался.
Уӕд ӕм рацыдис мӕрдты бӕстӕй мӕгуыр лӕджы фырт. — Сослан, лӕппу дӕн, нӕ дӕм уӕндын, фӕлӕ мӕнӕн мӕрдты дзӕнӕт ис, ӕмӕ мемӕ куы уаис, уый мӕ фӕнды.	И поднялся тогда из Страны Мертвых сын бедных родителей. — Я знаю, Сослан, как младшему, не подобает мне обращаться к тебе. Но в Стране Мертвых награжден я раем и хочу, чтобы ты был со мной.
— Ды та цы сгуыхты фӕдӕ, цӕмӕн дын ис дзӕнӕт? — бафарста та уый дӕр Сослан.	— Чем отличился ты, что наградили тебя раем? — спросил его Сослан.
— Ӕз мӕ мадӕн иунӕг лӕппу уыдтӕн, — радзырдта лӕппу, — ӕмӕ мӕ ‘ртӕ хъал барӕджы сӕ Хуыцауы хъалӕй амардтой.	— Я бедной матери единственный сын, — сказал юноша. Наскочили на меня три заносчивых всадника и, не боясь бога, убили меня.
Куы мардтӕн, уӕд мӕ мадӕн загътон: «Мӕ гӕрзтӕ мын мемӕ цӕвӕр, стӕй мын-иу уыимӕ ӕртӕ сабатӕхсӕвы сабатизӕртӕ скӕн».	Умирая, я сказал моей матери: положи со мной в гроб мое оружие и три недели подряд, каждую пятницу вечером, по обычаю, справляй по мне поминки.
Ӕд гӕрзтӕ мӕ бавӕрдта, ӕртӕ сабатӕхсӕвы мын сабатизӕртӕ скодта. Фыццаг хатт куы ахаста сабатизӕр, уӕд Хуыцау уыцы ӕртӕ хъал барӕджы уӕлмӕрдты кӕрӕтты ӕруагъта.	Так и сделала моя мать. Похоронила вместе со мной мое оружие и три недели подряд в пятницу вечером поминала меня. И в первую пятницу вечером привел бог моих убийц на дорогу, которая шла мимо кладбища.
Мӕ мад устытӕм дзуры: «Уӕртӕ уыцы барджыты ӕрбаздахут, мӕ фырты карӕнтӕ сты, хорз сӕ фенут».	И мать моя, увидев их, просила женщин, которые сопровождали ее на кладбище: «Надо позвать сюда этих трех всадников. Они ровесники моего сына. Я должна досыта накормить их».
Ӕрбаздӕхтой лӕппуты. Хорз сӕ федтой. Араст сты лӕппутӕ; фӕцӕуынц.	Подъехали юноши. Их вкусно и досыта накормили, и отправились они дальше.
Сӕ иу иннӕтӕм дзуры: «Ныр ӕз куы нӕ уыдаин, уӕд уын ацы минас кӕм уыдаид?»	Вот один из них обращается к другим: «Если бы не я, где бы нашли вы такое угощенье?»
Алчи дӕр сӕ йӕхицӕй ӕппӕлы, мӕ фӕнд дзы уыд, мӕ фӕнд дзы уыд, зӕгъгӕ, ӕмӕ хъазгӕ фӕцӕуынц.	И каждый из них хвалится, что это от его удара умер я. Так шутили они весь вечер.
Уыдон базыдтой, дыккаг сабатӕхсӕв дӕр та сабатизӕр кӕндзысты, уый ӕмӕ та ӕрбацыдысты сӕ хъал бӕхтыл уӕлмӕрдтӕм.	Узнали они, что через неделю опять будут справлять поминки по мнё, и теперь уже сами, нарочно, приехали на кладбище на гордых своих скакунах.
Хӕрз ӕмбисонды уынд та сын уӕд фӕкодтой. Хӕрз хъӕлдзӕгӕй та уӕд афардӕг сты хъазгӕ, худгӕ, ай нӕ къӕхты фӕллой у, зӕгъгӕ.	Богато, всем на удивление, угостила их мать моя. И совсем навеселе, с непристойными шутками, ехали они с кладбища.
Ӕртыккаг сабатӕхсӕвы дӕр та ӕрцыдысты ууылты. Зыдтой, сабатизӕр та дзы кӕй уыдзӕнис, уый.	И в третью ночь под субботу приехали они, зная, что снова будут справлять поминки.
Хорз та сӕ федтой мӕ рухсаджы тыххӕй, ӕмӕ та араст сты, фӕцӕуынц хъазгӕ ‘мӕ худгӕ, фыццаг ӕхсӕвтӕй тынгдӕр.	Опять их обильно угостили за упокой души моей. С хохотом и веселыми шутками уезжали они прочь.
Мӕн мӕ ингӕны къӕйтӕ нал баурӕдтой, стыдтон сӕ хӕрдмӕ ӕмӕ ӕртӕйы дӕр амардтон. Гъе уый тыххӕй мын ис дзӕнӕт.	Но тут уж не сдержали меня больше могильные камни, скинул я их с себя, догнал моих убийц и убил всех троих. Вот за это-то я и в раю.
— Уӕдӕ ӕз демӕ цӕуын, — загъта Сослан, — мӕрдтӕй рацӕугӕйӕ йӕ туг чи райста!	— Хорошо, я буду с тобой, сказал Сослан. Ты вышел из Страны Мертвых, чтобы отомстить за зло.
Стӕй уӕд йе ‘фсымӕртӕм дзуры:	И обратился Сослан к своим братьям:
— Йе Уырызмӕг ӕмӕ Хӕмыц, ингӕн мын скъахут ӕмӕ мыниу дзы иу рудзынг Хурыскӕсӕнырдӕм ныууадзут, хур мӕй-иу дзы райсомӕй куыд кӕса, афтӕ, иу рудзынг — йӕ тӕккӕ астӕу, хур мӕм-иу дзы ӕмбисбон куыд кӕса, афтӕ, ӕртыккаг рудзынг — Хурныгуылӕнырдыгӕй, уырдыгӕй та-иу мӕм изӕрырдӕм куыд кӕса хур, афтӕ; мӕ фӕттӕ мын-иу цӕвӕрут мемӕ ӕд ӕрдын.	— Эй, Урызмаг и Хамыц, постройте мне склеп. И пусть будет в нем одно окно на восток, чтобы по утрам смотрело ко мне солнце. Пусть другое окно будет надо мной посредине, чтобы солнце светило мне в полдень, а третье пусть будет на запад, чтобы вечером оно прогцалось со мной. Стрелы и лук положите со мной в гроб
Фӕлӕ ма иу хъуыддаг: цалынмӕ Балсӕджы Цалхӕй мӕ туг иссӕрцӕуа, уӕдмӕ мын нӕй ӕрынцой, ӕмӕ мын мӕ туг чи райсдзӕнис?	и главного не забывайте: пока не будет отомщена Колесу Балсага кровь моя, не будет мне покоя. Так кто же отомстит за меня?
Нарт иууылдӕр сӕхи фӕстӕмӕ аластой: йӕ ныфс сӕ ничи бахаста Балсӕджы Цалхмӕ.	Молчат нарты и пятятся от гроба Сослана: все боятся вступить в бой с Колесом Балсага.
Уӕд Сосланӕн йӕ хӕрӕфырт ӕрбалӕууыд ӕмӕ загъта: — Сослан, Балсӕджы Цалхы ӕз дӕуӕн дыууӕ дихӕй цыртӕн куы нӕ ныссадзон, уӕд ме ‘мбӕлтты ‘хсӕн мауал ацӕуон!	Вдруг подошел к гробу юноша, один из племянников Сослана и сказал: — Если, Сослан, не поставлю я на могиле твоей расколотого на две части Колеса Балсага, то пусть товарищи мои не считают меня болыне мужчиной.
Сослан уый куы фехъуыста, уӕд ингӕны йӕхи нывӕрын кодта.	Услыхал Сослан эти слова, успокоился и велел нести себя в могилу.
Куыд бафӕдзӕхста, афтӕ йын йемӕ нывӕрдтой йе ‘рдын ӕд фӕттӕ ӕмӕ йын йӕ ингӕнӕн сарӕзтой ӕртӕ рудзынджы.	Все сделали так, как завещал он. Положили в гроб его лук и стрелы и три окна пробили в его склепе.
Иукъорд бонтӕ йыл куы рацыдис, уӕд Уырызмӕг ӕмӕ Хӕмыц загътой Сырдонӕн: — Сосланы бӕх ӕгӕр хъал кӕны ӕнӕ бадтӕй, дӕ хорзӕхӕй, абад-иу ыл.	Прошло несколько дней после похорон Сослана. Урызмаг и Хамыц пришли к Сырдону. — Норовистого коня оставил Сослан, — сказали они Сырдону, лукавому сыну Гатага. Надо бы его время от времени объезжать. Ты хороший наездник, Сырдон. Если будет милость твоя, садись иногда на него.
Гӕтӕджы фырт гӕды Сырдон, цыма йӕ нӕ фӕндыдис, уыйау кӕуын, ӕрдиаг кӕнын систа:	И тут притворщик Сырдон горько заплакал:
— Мӕ хӕдзар фехӕлд, уый зӕгъын та мын уӕ зӕрдӕ куыд тӕры?! Ме ‘фсымӕры бӕхыл!..	— О, горе мне. Как ваше сердце позволило сказать мне эти слова? Да пусть лучше дом мой разрушится, чем сяду я на коня моего брата.
— Нӕй гӕнӕн, Сырдон, бакоммӕ кӕс!	— Но что же нам иначе делать, Сырдон? Как нам быть — мы не можем ничего придумать.
Цыма йӕ нӕ фӕндыди, уыйау та скодта йӕхи, фӕлӕ сын разыйы дзырд радта ӕмӕ бадын райдыдта бӕхыл.	И снова притворился лукавый Сырдон, будто ему это не по душе. Но все же под конец согласился. Стал Сырдон время от времени ездить на Сослановом коне.
Куы-иу фӕцӕйцыдис бӕхмӕ, уӕд-иу афтӕ: — Уӕ, дӕуыл та мын чи бады, мӕ зӕрдӕ дыл бадын нӕ комы!	Но каждый раз, подходя к коню, он громко говорил: — Ох, не по душе мне садиться на тебя. Кто бы другой ездил на тебе!
Хъӕугӕрон-иу куы фӕцис, уӕд-иу бӕх иуырдӕм, иннӕрдӕм аскъӕрдта, йӕхӕдӕг та-иу афтӕ бакодта: — Гъе, цы ма дын фенон, Сослан, дӕ бынтӕ мӕнӕн баззадысты!	Но, выезжая за околицу селения, где его никто не видел, Сырдон носился на коне, гонял его то в одну, то в другую сторону. Гонял и приговаривал: — Чего мне более худшего пожелать тебе, Сослан, на том свете, ведь твое наследство мне досталось!
Иубон та Сосланы бӕхыл сбадтис ӕмӕ йыл ацыдис уӕлмӕрдтӕм. Уым ӕй Сосланы ингӕны алы фарс ратӕр-батӕр систа.	И однажды направил Сырдон коня на кладбище и стал гарцевать вокруг могилы Сослана.
— Йе Сослан, цы ма дын фенон, дӕ буц бӕх мӕнӕн баззадис, — хъӕр кӕны Сырдон Сосланы ингӕнырдӕм. — Ацы бон дын дӕхиуыл дӕр бӕхбадт куы нӕ скӕнон, зӕгъгӕ, бӕхӕй рахызт ӕмӕ Сосланы ингӕныл, раст астӕурудзынгыл бӕхбадт ӕркодта.	— Эх, Сослан! Не пришлось тебе видеть, как гоняю я балованного коня твоего, кричал Сырдон, проезжая мимо могилы Сослана. — А сейчас я и тебя оседлаю. И перескочил он с седла на склеп Сослана, сел на него верхом и оказался прямо над потолочным окном, которое завещал сделать Сослан.
Куыддӕр рудзынгыл ӕрбадтис, афтӕ йӕ бынӕй Сослан фатӕй сӕхста, ӕмӕ, — дӕ фыдгул афтӕ, — фат растӕндӕр сӕры астӕуӕй сгӕпп ласта. Сырдон уым ныммардис.	И только Сырдон оседлал склеп, Сослан из глубины склепа пустил стрелу в потолочное окно, и пусть с врагом твоим будет так! стрела пронзила его насквозь до самой макушки его головы, и, не сходя с места, издох Сырдон.
— Дӕуӕй уал мӕ маст систон, — загъта Сослан. — Гъеныр ма Балсӕджы Цалхӕй мӕ туг ист куы ‘рцӕуид, уӕд ӕрынцаин	— Тебе я отомстил, сказал Сослан. Но не отомстили еще за меня Колесу Балсага, тогда бы я успокоился.
Сосланӕн йӕ хӕрӕфырт Куырдалӕгонмӕ ссыдис ӕмӕ йын загъта: — Ӕфсӕйнагӕй мын егъау мӕцъис сараз.	Но в это время пришел племянник Сослана к небесному кузнецу Курдалагону и попросил его: — Выкуй мне тяжелый железный лом.
Куырдалӕгон ын стыр мӕцъис сарӕзта. Лӕппу мӕцъис рахаста ӕмӕ Балсӕджы Цалхмӕ фервыста:	Отковал ему Курдалагон такой лом. И велел юноша передать Колесу Балсага:
— Хызы быдырмӕ мӕм хӕццӕ кӕн, фӕнды мӕ демӕ схӕцын, ӕмӕ ӕмбӕхсгӕ ма бакӕн!	— Я буду ждать тебя на поле Хиза. Хочу я сразиться с тобой. И не думай, что тебе удастся спрятаться от меня.
— Ӕз кӕддӕриддӕр цӕттӕ! — ӕрӕрвыста йӕм фӕстӕмӕ Балсӕджы Цалх.	— Что же мне прятаться? — заносчиво сказало Колесо. — Я всегда готово.
Рацыдис дын лӕппу йӕ дынджыр мӕцъисимӕ Хызы быдырмӕ. Балсӕджы Цалх дӕр ыл йӕхи рауагъта гуыргуыргӕнгӕ, зилгӕ-зилгӕ.	И, держа в руках своих тяжелый лом, вышел юноша на поле Хиза. С грохотом, вертясь все быстрее и быстрее, покатилось на него Колесо Балсага.
Лӕппу Цалхмӕ фӕцырд ис, йе ‘фсӕйнаг мӕцъисӕй йын йӕ фӕрчытӕ ныххырхта. — иу дӕр дзы йӕ уӕлӕ нал аззадис.	Ловок был юноша. Один раз ударил — все спицы вылетели из Балсагова Колеса.
Фӕтарсти Балсӕджы Цалх, йӕхи арц фестын кодта ӕмӕ фӕтӕхы.	Испугалось тут Колесо Балсага, оборотилось оно перепелкой и полетело над землей,
Лӕппу дӕр йӕхи хъӕрццыгъа фестын кодта ӕмӕ йӕ фӕсуры.	но тут в ястреба превратился юноша и погнался за перепелкой.
Сурынтӕ йӕ байдыдта. Балсӕджы Цалх та дзы фӕтарстис ӕмӕ цъӕнутджын фӕтӕнмӕ йӕхи баппӕрста.	Кинулась перепелка на поляну и превратилась в осоку.
Лӕппу дӕр та йӕхи лӕг фестын кодта, йӕ къухтӕ кӕрӕдзиуыл ӕркъуырдта. Къухтӕй уыйбӕрц цӕхӕр акалдис, ӕмӕ фӕтӕн ӕмсыгъд скодта.	Обернулся ястреб в юношу и ударил в ладоши, да так крепко, что искры посыпались и загорелась осока.
Балсӕджы Цалх та фӕтарстис; йӕхи хъӕддаг карк фестын кодта ӕмӕ фӕтӕны стахти.	Тут фазан взлетел над горящей поляной — это в фазана обернулось испуганное Колесо Балсага.
Сосланы хӕрӕфырт ӕй ауыдта, йӕхи цӕргӕс фестын кодта ӕмӕ та йӕ фӕсуры.	Но тут в орла обернулся юноша, и бросился орел за фазаном.
Балсӕджы Цалх куы суынгӕг ис, уӕд ратахтис Нарты хъӕумӕ ӕмӕ къулыбадӕг усы хӕдзары смидӕг ис.	Невмоготу стало Колесу Балсага, и, пролетая над селением нартов, влетел фазан в дом вещей старухи.
Лӕппу дӕр та йӕ ауыдта, йӕхи та лӕг фестын кодта ӕмӕ усмӕ бацыд.	Принял тогда племянник Сослана обычный свой вид и вошел к женщине.
— Ам дӕ хӕдзармӕ цы хъӕддаг карк ӕртахт, уый цы фӕцис? Тагъд мый ӕй зӕгъ, ӕндӕра дӕ ӕд сывӕллӕттӕ басудздзынӕн! — дзуры лӕппу.	— Где тот фазан, который спрятался в доме твоем? Скорее скажи, не то сожгу я тебя вместе с твоими детьми, — сказал юноша.
Ус фӕтарстис ӕмӕ йын радзырдта: — Уӕлӕ уӕлмӕрдмӕ ссыдис, ӕмӕ дзы нӕуӕгдӕр цы мард ис, уый ингӕнмӕ ныххызтис.	Испугалась старуха и указала на кладбище: — Ищи его там. Он прячется в могиле последнего покойника, похороненного на этом кладбище.
Лӕппу йӕхи богъа фестын кодта. Уӕлмӕрдты нӕуӕгдӕр цы ингӕн уыдис, уымӕ бацыдис ӕмӕ йыл абухын байдыдта.	Превратился тут юноша в быка, подошел он к самой свежей могиле на кладбище и замычал во всю свою силу.
Бынӕй йӕм Балсӕджы Цалх дзуры: — Ӕнӕрай дӕ фӕуа дӕ хицау! Ӕз ам Сосланы хӕрӕфыртӕй ӕмбӕхст дӕн, ӕмӕ мӕ цӕуылнӕ ныууадзыс!	Отозвалось ему Колесо Балсага: — Пусть хозяин твой не увидит от тебя проку! Я здесь прячусь от врага моего племянника Сослана, а ты пристал ко мне!
Йӕ ныхас ын фехъуыста лӕппу, йӕхи лӕг фестын кодта ӕмӕ йӕм уырдыгӕй дзуры:	Тут юноша принял свой обычный вид и крикнул сверху:
— Багъӕц, ӕмбӕхст кӕмӕй дӕ, ӕз дӕр уый дӕн! Фӕлӕбурдта лӕппу ӕмӕ йӕ ракъахта.	Вот здесь я тебя и поймаю. Я и есть тот самый, от кого ты прячешься.
Ингӕнӕй йӕ фелвӕста ӕмӕ йӕ Сосланы ингӕнмӕ бахаста ӕмӕ дзуры йӕ хъӕлӕсы дзаг: — Сослан, Балсӕджы Цалх дын мӕрдты фӕлдыст фӕуӕд, дондзау ӕмӕ дын лӕггадгӕнӕгӕй фӕхӕтӕд, уӕлӕуыл та дын цырт уыдзӕн!	Раскопал юноша могилу, выхватил оттуда Колесо Балсага и принес его на могилу Сослана. Встал он на могиле и сказал во весь голос: — Сослан! Вот Колесо Балсага, я посылаю его тебе в Страну Мертвых. Пусть будет оно тебе там слугой и водоносом, а в здешнем мире пусть будет оно тебе памятником могильным.
Йӕ цирхъ фелвӕста лӕппу, Балсӕджы Цалхӕн йӕ сӕрастӕу ныххырхта ӕмӕ йӕ йӕ астӕуыл ӕрфаста: йӕ иу ӕрдӕг ын Сосланы ингӕнӕн йӕ нывӕрзӕны ныссагъта, йе ‘ннӕ та йӕ дӕлфӕдтӕм.	Вынул юноша свой меч, по самой середине ударил он Колесо Балсага, разрубил его на две половины — одну поставил у изголовья Сослана, а другую у ног его.


Нарты кадджытæ\\ Составители: В.Абаев, Н.Багаев, И.Джанаев, Б.Боциев, Т.Епхиев. Литературный редактор И.Джанаев. Владикавказ: «Алания». 1995. С.121-134	Осетинские нартские сказания.\\ Составители: В.Абаев, Н.Багаев, И.Джанаев, Б.Боциев, Т.Епхиев. Перевод с осетинского Ю.Либединского. Москва-Владикавказ. 2001. С.167-186.

Добавить комментарий Отменить ответ