| 40 Д 4.17. 4.2. Ӕхсӕртӕггатӕ ӕма Нарти Сирдон | Ахсартагкаевы и Нарт Сирдон |
| Сирдон адтӕй зундгин, мадзалгин нӕртон лӕг.
Еу бон Нихӕсмӕ рахаста ӕгас ӕркъиаг ӕууӕрдунмӕ, фӕлмӕн кӕнунмӕ. Уӕдта ’й фӕрсунцӕ йе ’нхузон нӕртон адӕм: — Ци кӕнис йеци ӕркъиагӕй? Кумӕ цӕуис? |
Сирдон среди Нартов считался мужем умным и предприимчивым.
Как-то он вытащил на Нихас целую шкуру (для изготовления обуви), чтобы помять и смягчить ее. И такие же, как и он Нарты спрашивают его: – Что ты собираешься сделать из этой кожи? Куда идти собрался? |
| Йе ба син зӕгъуй:
— Дууӕ дзабури кӕнун ӕма мин дзи ӕркъиагӕй нӕ цӕуй, балци цӕун. Уордигӕй рацудӕй ’ма бадзурдта Сосланмӕ: — Цӕуӕн фонс кӕнунмӕ! Уӕдта Урузмӕгмӕ дӕр, Хӕмицмӕ дӕр, Субӕлцимӕ дӕр. ’Ма син загъта: |
А он отвечает:
– Пару чувяков делаю, только кожи не хватает, вот в поход и собираюсь. Ушел он оттуда и позвал Сослана: – Пошли в набег за скотом! Потом он пошел к Урузмагу, и к Хамицу, и к Субалци. И сказал им: |
| — Фонс кӕнунмӕ цӕуӕн, ӕма раздӕр баууӕндун кӕнетӕ уӕхебӕл, надбӕл мӕ куд нӕ ниууадздзинайтӕ, мӕ бӕх даргъ надбӕл фӕллайагӕ ’й.
Йетӕ дзурд равардтонцӕ, куд дӕ нӕ ниууадздзинан надбӕл, нӕ фӕсабӕрцитӕ дӕ хӕсдзинан, зӕгъгӕ. Ку сӕбӕл баууӕндтӕй, уӕдта син зӕгъуй: |
– Идем в набег за скотом, только предварительно заставьте меня вам поверить, что на дороге меня не оставите, а то конь мой устает при дальней дороге.
Те дали слово, мол, как же мы тебя оставим в пути, будем везти тебя позади седла. Когда Сирдон им поверил, то сказал им: |
| — Цӕуӕн ӕдта, — ’ма рарастӕнцӕ.
Фӕццудӕнцӕ берӕ, цӕйбӕрцӕ фӕразтонцӕ, уой уӕнгӕ. Уӕдта Сирдон ӕ бӕх уорамун райдӕдта, цума ӕй нӕбал фӕразта, уойау. Уӕдта сӕмӕ дзоруй: — Уӕ дзурд цӕмӕн сайетӕ? Надбӕл ку изайун, мӕ бӕх ку нӕбал цӕууй, ку бафӕлладӕй. |
– Ну, тогда, двинемся в путь, – и они отправились.
Ехали они долго, покуда могли ехать. Потом Сирдон стал своего коня придерживать, как будто тот не мог больше идти. Потом обратился к ним: – Что же вы слово не держите? Я же отстаю, конь мой не идет дальше, устал ведь он. |
| Сослан йимӕ фездахта ӕ бӕх, фӕсабӕрцӕ сбадун кодта Сирдони.
Хӕссуй ӕй ӕма ’й фӕххаста берӕ, уӕдта, Сирдон ка ’й, [йе] сосӕггӕй Сослани дзиппӕй зинггӕнӕнтӕ исласта ’ма уӕдта бабӕй дзоруй Сосланмӕ: — Дӕ бӕх тӕрегъӕд ӕй, ӕма мӕ радтӕ нур ба Урузмӕгмӕ. Райӕвардта, ӕма ’й Урузмӕг исивардта ӕ фӕсабӕрцӕ ӕма ’й хӕссунтӕ райдӕдта. |
Сослан развернул коня и посадил Сирдона позади себя.
Везет он его, везет, а Сирдон тем временем тихонечко вытащил из его кармана трут и огниво, а потом говорит Сослану: – Жаль твоего коня, пересади теперь меня к Урузмагу. Пересадил его; Урузмаг усадил его позади себя и повез дальше. |
| Уомӕн дӕр бабӕй ӕ дзиппӕй систа ӕ зинггӕнӕнтӕ, гъе уӕдта бабӕй уомӕ дӕр дзоруй:
— Радтӕ мӕ Хӕмицмӕ, дӕ бӕх тӕрегъӕд ӕй дууей хӕссунмӕ, — ӕма бабӕй ӕй йе дӕр равардта Хӕмицмӕ, ’ма бабӕй ӕй йе дӕр хӕссун баидӕдта. Фӕххаста ӕй берӕ, ӕма уомӕн дӕр бабӕй ӕ зинггӕнӕнтӕ ӕ дзиппӕй исиста, гъе уӕдта уомӕн дӕр зӕгъуй: |
И у того он тоже из кармана вытащил огниво, а потом ему говорит:
– Пересади меня к Хамицу, тяжело твоему коню двоих нести, – и он так же пересадил его к Хамицу, и тот тоже стал его везти. Долго провез его и у него так же точно вытащил из кармана огниво, а потом и ему говорит: |
| — Дӕ бӕх дӕуӕн дӕр бафӕлладӕй, уӕдта тӕрегъӕд дӕр ӕй ӕма мӕ Субӕлцимӕ радтӕ, нӕ кӕстӕрмӕ.
Йе дӕр ӕй ӕ бӕхбӕл сивардта ӕма ’й хӕссун баидӕдта, ӕма уомӕн дӕр бабӕй систа ӕ зинггӕнӕнтӕ, гъе уӕдта бахъӕрттӕнцӕ Йедили билӕмӕ, ӕма сӕмӕ уоми хуарз фӕккастӕй, нӕхецӕн бунат ӕркӕнӕн, уосонгӕ, зӕгъгӕ. Уосонгӕ ку скодтонцӕ, уӕд сӕхе ӕрхъан кодтонцӕ, берӕ фӕццудӕнцӕ ӕма бафӕллад ӕнцӕ. |
– И твой конь тоже устал, да и жалко его, передай меня Субалци, нашему младшему.
Тот так же посадил его на коня и начал везти, и у него он тоже вытащил огниво, наконец достигли они берега Итиля, место им приглянулось, давайте, – решили, – здесь расположимся, поставим шатер (шалаш). Когда сделали шалаш, то прилегли, потому что долго ехали и устали. |
| Сослан рафунӕй ӕй, ӕма сӕ уосонгӕмӕ хӕстӕг ӕрлигъдӕй саг, ӕма ӕ къӕхти гъӕрмӕ Сослан раигъал ӕй ’ма ’й фехста, ӕма, саг ка ’дтӕй, йе ӕрхъан ӕй.
Уӕдта Сослан дзоруй йе ӕмбалтӕмӕ: — Исистетӕ ӕма арт искӕнӕн, йести бахуӕрӕн. Уӕдта систадӕнцӕ, ӕма Сирдон зӕгъуй: — Ӕз уин согмӕ цӕун ӕма уин сог ӕрбахӕсдзӕнӕн, сумах ба зинг искӕнтӕ! |
Сослан задремал, а когда мимо пробегал олень, то на стук копыт он пробудился и выстрелил, олень да и повалился.
Тогда Сослан обратился к друзьям: – Подымайтесь, разведем костер и поедим что-нибудь. Поднялись они, а Сирдон предложил: – Давайте, я пойду за дровами, (а к тому времени) пока я несу дрова, вы разведите костер! |
| Сирдон бӕласӕмӕ исхизтӕй, уосонгӕмӕ хӕстӕг, ӕма бӕласи цӕнгтӕ лух кодта, ӕхуӕдӕг ба йе ‘мбалтӕмӕ ӕ гъос дардта, кӕддӕра ци кӕндзӕнӕнцӕ, зӕгъгӕ.
Уӕд сӕ кӕстӕр Субӕлци ӕ дзиппӕмӕ зинггӕнӕнмӕ равналдта, зинг искӕнон, зӕгъгӕ, фал ӕ дзиппи нецибал адтӕй, цӕмӕй ма зинг искодтайдӕ? Сослан имӕ фӕккастӕй ’ма йимӕ фӕммӕстгун ӕй, зинггӕнӕн ку не ‘систа ӕ дзиппӕй, уӕд, ’ма ӕхуӕдӕг равналдта ӕ дзиппӕмӕ ’ма дзи агоруй зинггӕнӕн, ’ма дзи нӕбал йе уомӕн дӕр. |
Сирдон залез на дерево, поближе к шалашу, и стал обрубать ветки, а сам стал прислушиваться, интересно, что, мол, они станут делать.
Тут младший из них, Субалци, полез в карман, разведу, мол, я костер, но карман оказался пуст, как ему было разжечь огонь? Поглядел на него Сослан, разозлился, когда тот не нашел огниво в кармане, и сам полез в карман; ищет у себя огниво, но и у него его не оказалось. |
| Уӕд дзоруй цӕведдонгӕ Урузмӕгмӕ:
— Мӕнмӕ зинггӕнӕн нӕййес, баизадӕнцӕ мин нӕхемӕ, ӕма исарт кӕнӕ! Урузмӕг цийнӕй ӕ дзиппӕмӕ февналдта, ӕз исарт кӕнон, зӕгъгӕ, фал уомӕн дӕр ӕ дзиппи зинггӕнӕн нӕййес, нӕ йеруй ӕ дзиппи. Нур дзоруй йе дӕр Хӕмицмӕ: |
Тогда он обращается к Урузмагу:
– Нет у меня огнива, дома (наверное) осталось, ты разожги пламя! Довольный собой Урузмаг полез к себе в карман, мол, сейчас я разожгу костер, но и у него в кармане огнива не оказалось, не находит его в кармане! Тогда Урузмаг обращается к Хамицу: |
| — Фӕйинай ду дӕ дзиппи зинггӕнӕн, кӕд дӕу дзиппи уайдӕ, ӕма нин арт искӕнӕ, ехӕнӕй ку мӕлӕн.
Хӕмиц дӕр ӕ дзиппи ӕ къох ниццавта ӕма агоруй ӕ дзиппи зинггӕнӕн ’ма йе дӕр неци йеруй, уой туххӕй ӕма, кӕцӕй ма иссирдтайонцӕ: Сирдон син сӕ радавта сӕ цуппаремӕн дӕр, ’ма цӕмӕй исарт кодтайонцӕ. |
– Посмотри-ка в своем кармане огниво, может, у тебя оно будет, и разведи нам костер, а то замерзнем мы тут.
Хамиц тоже сунул руку в карман, ищет в кармане огниво, и тоже ничего не находит, потому что откуда было ему найти: Сирдон у всех четверых их украл, как теперь им было огонь разжигать! |
| Уӕд Сослан дзоруй Сирдонмӕ, арт нин искӕнӕ, зӕгъгӕ.
Йе ба исбадтӕй Йедили дони билӕбӕл ӕма ӕ еу къохи ӕтдор, йе ’ннеми ба зинггӕнӕн, уотемӕй зинг цӕгъдуй, арт искӕнон, зӕгъгӕ. ’Ма, цума ӕ къохӕй фӕггурдӕй зинггӕнӕн, уой хузӕн ӕй донмӕ ниггӕлста ӕма дзоруй Сосланмӕ: |
Тогда Сослан обращается к Сирдону, чтобы тот разжег огонь.
А тот уселся себе на берегу Итиля, в одной руке кремень, в другой трут, выбивает искры, чтоб огонь разжечь. (И сделав так,) будто кресало выскользнуло из рук, он бросил его в воду и говорит Сослану: |
| — Ма тӕрсӕ, ӕфсӕйнаг дон нӕ ласуй!
’Ма йимӕ ниххизтӕй донмӕ ӕма ’й агоруй дони медӕгӕ. Гъема ’й берӕ фӕййагурдта ӕма ’й не ссирдта. Зумӕг адтӕй, ӕма суазалӕй ӕма исхизтӕй донӕй. Сослан дзоруй йе ’мбалтӕмӕ: — Мадта ку исӕфӕн ехӕнӕй ӕма ци кӕнӕн? |
– Не бойся, вода железо не унесет!
Залез в воду и стал искать его в воде. Долго искал, но так и не нашел. Была зима, он замерз и вылез из воды. Сослан обращается к друзьям: – Пропадем же от холода, что делать-то будем? |
| Ӕма гъӕуай кӕнун райдӕдта алли ӕрдӕмӕ дӕр ӕма еу ӕрдиги хъуӕцӕ фӕйидта ӕма загъта йе ‘мбалтӕн:
— Цӕуон ӕз уордӕмӕ ӕма зинг ӕрхӕссон ӕма исарт кӕнон. Сослан цӕун баидӕдта йеци хъуӕцӕмӕ ӕма бахъӕрттӕй, йеци хъуӕцӕ кӕцӕй цудӕй, уордӕмӕ ӕма дуармӕ ӕрлӕудтӕй ӕма уордигӕй бадзурдта: — Зинг мин раттетӕ, ами ка йес? |
Стал озираться по сторонам, увидел где-то дым и сказал товарищам:
– Пойду-ка я туда, принесу угольки и разведу огонь. Пошел Сослан на этот дым, а когда дошел до (места), откуда шел дым, то остановился у двери и оттуда крикнул: – Кто здесь есть, дайте угольков! |
| Уоми ба цардӕй авд уӕйуги, ’ма сӕмӕ ку бадзурдта, уӕд имӕ сӕ еу рацудӕй ’ма ниццийнӕй.
– Медӕгмӕ рацо, – йин зӕгъуй, – йести бахуӕрӕ, баниуазӕ, уӕдта зинг дӕр хӕсдзӕнӕ. Байхудта медӕмӕ ӕма ’й ӕрбадун кодта даргъ къелабӕл. ’Ма йин ӕнӕдон санс ӕ буни рауагъта, ’ма ниннихӕстӕй, ’ма йин систӕн нӕбал адтӕй. |
А жили там семь великанов, и когда он к ним обратился, то один из них к нему вышел и обрадовался.
– Заходи в дом, – говорит, – поешь чего-нибудь, выпей, а потом и угольки отнесешь. Провел его внутрь, усадил на длинную скамью. А потом налил под него густой клей, тот прилип и уже не мог встать. |
| Гъе уӕдта йе ’мбалтӕ ӕнгъӕл кӕсун раидӕдтонцӕ; ’ма ку некӕми зиндтӕй, уӕдта Хӕмиц загъта:
— Цӕуон ӕдта, байбӕрӕг кӕнон, ку некӕми зиннуй! ’Ма иссудӕй, хъуӕцӕ кӕцӕй цудӕй, уордӕмӕ ’ма ӕрлӕудтӕй йе дӕр уӕйгути хӕдзари дуармӕ ’ма бадзурдта, зинг мин раттетӕ, зӕгъгӕ, ’ма йимӕ рацудӕнцӕ: |
А товарищи его ждали, ждали, и когда он никак не появлялся, то Хамиц сказал:
– Что-то не видно его ниоткуда, пойду поищу его! И дошел он туда, откуда шел дым, остановился и он у двери дома великанов, и покричал им, дайте, мол, угольков; вышли они к нему: |
| – Медӕмӕ рацо, уӕртӕ де ’мбал Сослан дӕр ами ’й, ӕма еумӕ цӕудзинайтӕ!
Хӕдзарӕмӕ ’й бакодтонцӕ ӕма ’й Сослани фарсмӕ бидӕр2 къелабӕл ӕрбадун кодтонцӕ. Уомӕн дӕр ӕ буни ӕнӕдон санс рауагътонцӕ, ӕма уомӕн дӕр, Сосланӕн фезмӕлӕн куд нӕбал адтӕй, уотӕ ниннихӕстӕй, ’ма бадтӕй Сослани фарсмӕ. |
– Проходи внутрь, вон и твой товарищ Сослан тоже здесь, вот вместе и возвратитесь!
Провели его в дом и рядом с Сосланом на стул усадили. И ему тоже налили густой клей на сиденье, и он, как и Сослан, не мог пошевелиться, так он приклеился, так и сидел рядом с Сосланом. |
| Се ’ртиккаг ӕмбал Урузмӕг, ку некӕми зиндтӕнцӕ, уӕд сӕ йе дӕр бабӕй агорӕг рандӕй ӕма бабӕй йе дӕр уӕйгути хӕдзари дуармӕ ссудӕй ӕма ӕрлӕудтӕй ’ма бадзурдта, зинг мин раттетӕ, зӕгъгӕ.
Уомӕ дӕр рацудӕнцӕ уӕйгутӕ ӕма ’й бахудтонцӕ ’ма бабӕй уой дӕр Хӕмици фарсмӕ ӕ уӕллӕй, йеци къелабӕл ӕрбадун кодтонцӕ. |
Когда они долго не появлялись, их третий товарищ – Урузмаг – отправился на поиски и тоже, как и они, добрался до двери великанов, остановился, обратился с просьбой дать угольков.
И к нему тоже вышли великаны, ввели его, и усадили рядом с Хамицем, но выше (как старшего) на ту же лавку. |
| Субӕлци дӕр, ку некӕми зиндтӕнцӕ йе ‘мбалтӕ, уӕд рандӕй агорунмӕ ӕма, иннетӕ ци хӕдзари адтӕнцӕ, йеци хӕдзари размӕ ӕрлӕудтӕй ӕма дзоруй, зинг мин раттетӕ, зӕгъгӕ, ’ма йимӕ дзорунцӕ:
— Рацо медӕмӕ! Мӕнӕ де ’ннӕ ӕмбалтӕ дӕр ами ’нцӕ, ӕма еумӕ цӕудзинайтӕ! Ӕма ’й бахудтонцӕ ’ма уой дӕр сӕ уӕллӕй сбадун кодтонцӕ къелабӕл ’ма уомӕн дӕр ӕ буни ӕнӕдон санс рауагътонцӕ, ӕма уомӕн дӕр систӕн нӕбал адтӕй. |
Когда очень долго не появлялись его собратья, то и Субалци пошел их искать, и тоже остановился возле того же дома, где были его товарищи, и тоже попросил, дайте, мол, мне огонька (угольков), а те ему в ответ:
– Заходи внутрь! Здесь твои собратья, (потом) вместе обратно пойдете! Затем завели его, усадили во главе стола на лавку, и ему так же налили густой клей, так что теперь и он тоже не смог бы встать. |
| Сирдон айдагъ ӕхуӕдӕг ку ‘ризадӕй, уосонги медӕгӕ, Йедили дони билӕбӕл, уӕд ӕхецӕн арт искодта, листӕн дӕр исцӕттӕ кодта уосонги медӕгӕ ӕма, Сослан ци саг рамардта, йеци сагӕй ӕхецӕн фид ӕллух кодта ӕма фезонгутӕ скодта.
Ӕхе схъан кодта ’ма хуӕруй ’ма заруй, Хуцау, дӕуӕй боз, зӕгъгӕ, мӕнӕ мин ци дзӕбӕх цард йес, зӕгъгӕ. |
Когда же Сирдон остался в одиночестве в шалаше, на берегу реки Итиль, то развел себе костер, внутри шалаша сделал подстилку из мягких ветвей, а потом из того оленя, что Сослан подстрелил, нарезал мяса и зажарил себе шашлыки.
Разлегся себе, ест да поет. «Слава те Господи, – говорит, – как прекрасна моя жизнь!» |
| Кӕдмӕ ’й фӕнда ’дтӕй, уӕдмӕ фӕббадтӕй, уӕдта дууӕ ӕхсӕрфӕмбали искодта, ӕ дууӕ бицъобӕл сӕ бабаста, гъе уӕдта зӕгъуй:
— Цӕуон ӕз дӕр, бабӕрӕг кӕнон ме ‘мбалти. Ци фӕцӕнцӕ? Кӕд сӕ йеске рамардта, — зӕгъгӕ. ’Ма цӕун баидӕдта ’ма, йе ‘мбалтӕ кӕми адтӕнцӕ, йеци хӕдзари дуармӕ иссудӕй ’ма ӕрлӕудтӕй ’ма бадзурдта уордӕмӕ: |
Так посидел он, сколько хотел, потом сделал два ахсарфамбала (шашлыка из почек), привязал их на оба уса и говорит:
– Пойду-ка теперь я, проведаю моих товарищей! Куда они подевались? А вдруг их кто-то убил? И пошел он, пошел, и дошел до двери дома, где были его товарищи, остановился там, и покричал: |
| — Зинг мин раттетӕ, ами ка йес?
Уӕйгутӕ йимӕ рацудӕнцӕ ’ма йин зӕгъунцӕ: — Рацо медӕмӕ, уӕртӕ де ‘мбалтӕ дӕр хӕдзари ’нцӕ ӕма нуртӕкки йетӕ дӕр цӕугӕ кӕндзӕнӕнцӕ, ӕма йеумӕ цӕудзинайтӕ. ’Ма ’й бахудтонцӕ хӕдзарӕмӕ. Сирдон дзоруй йе ’мбалтӕмӕ: |
– Эй, кто здесь, огонька не найдется?
Великаны вышли к нему и говорят: – Проходи во внутрь, вон твои друзья тоже в доме, сейчас они уже собираются уходить, так вы все вместе и пойдете. И ввели его в дом. Сирдон обращается к товарищам: |
| — Уӕхуӕдтӕ минаси сбадтайтӕ, мӕн ба еунӕгӕй йехӕни ниууагъдтайтӕ, ’ма мӕнӕ мӕ бицъотӕ йехӕй къубулӕнттӕ сивардтонцӕ!
’Ма сӕмӕ комкоммӕ ниллӕудтӕй ’ма ӕрбасӕрфта ӕ бицъо ’ма, ӕхсӕрфӕмбал ка ’й, уой рахуардта, гъе уӕдта бабӕй йе ’ннӕ бицъо дӕр ӕрбасӕрфта, ракӕсайтӕ-ра, зӕгъгӕ, куд нийех ӕй, ’ма иннӕ ӕхсӕрфӕмбал дӕр рацъирдта. |
– Ну вот, сами сели за угощение, а меня одного оставили на холоде, так что мои усы от мороза заиндевели!
И встал прямо напротив них, вытер ус и съел тот ахсарфамбал, который на нем был, а потом так же провел рукой по другому усу, поглядите-ка, мол, посмотрите, как они замерзли, – и второй шашлык так же облизал. |
| Йе ‘мбалтӕ сӕ фурмӕстӕй сӕ къохи фидтӕ хуардтонцӕ, мӕнӕ нӕбӕл ци сайдт ӕрцудӕй, зӕгъгӕ.
Сирдони ку бахудтонцӕ, уӕд ин зӕгъунцӕ уӕйгутӕ: — Сбадӕ уӕлӕ де ‘мбалти уӕллӕй! Сирдон ба син зӕгъуй: — На, ӕз не ‘сбаддзӕнӕн мӕ хестӕрти уӕллӕй, кӕстӕр дӕн ӕма уой туххӕй. |
Со злости его товарищи (готовы были) грызть собственные руки, вот, мол, в какую беду мы попали, как обмануты были.
Когда Сирдона ввели, то великаны ему говорят: – Садись, вон там, во главе своих товарищей! А Сирдон отвечает: – Нет, не сяду я выше своих старших, поскольку я младший (среди них). |
| Уӕдта ӕз уӕхӕн къелабӕл дӕр не ’сбаддзӕнӕн, — дзоруй сӕмӕ никкидӕр Сирдон уӕйгутӕмӕ.
Уӕйгутӕ ба ’й фӕрсунцӕ: — Мадта цӕбӕл исбаддзӕнӕ? Циуавӕр къела дӕ гъӕуй? Йе ба син зӕгъуй: — Мӕн ба гъӕуй ӕнӕбун къибила, нийӕвӕретӕ зӕнхӕбӕл ’ма мин уой уӕле ба еу кауи гӕппӕл ниввӕретӕ; йеци кауи уӕле ба мин ниввӕретӕ никкидӕр гъӕмпӕ, уӕдта никкидӕр уони уӕле тӕвдӕ фунук. |
Да и на такую лавку я тоже не сяду, – еще говорит Сирдон великанам.
А великаны спрашивают: – Тогда на что бы ты сел? Какой стул тебе нужен? А он им отвечает: – Нужно мне ведро без дна, положите его на землю, а поверх него бросьте кусочек плетня, поверх этого куска положите еще соломы, а на все это еще горячую золу насыпьте. |
| Уони йин ку синхӕст кодтонцӕ, уӕд Сирдон устур зӕрдӕй сбадтӕй, нӕбал тарстӕй, уой тухӕн ӕма гъӕмпӕ ’ма фунукбӕл санс нӕ ниххуӕстайдӕ.
Авд уӕйуги ка ’дтӕй, уони хӕццӕ Сирдон ӕхе ислимӕн кодта, ӕз уӕ ӕстӕймаг ӕрвадӕ, зӕгъгӕ. Цӕрунцӕ уотемӕй, ӕма авд уӕйуги, йести ку унаффӕ кодтонцӕ-еу, уӕд Сирдони бафӕрсионцӕ, куд бакӕнӕн, зӕгъгӕ. |
Когда они выполнили все это, то Сирдон сел беспечно, он больше не боялся, потому что на солому с золой клей бы не приклеился.
И вот Сирдон уже подружился с теми самыми семью великанами, (теперь) я, мол, ваш восьмой брат. Живут они так, и теперь эти семеро великанов по каждому вопросу обращаются к Сирдону, как нам поступить, посоветуй. |
| Сирдон ба еуемӕн еу дзубанди ракӕнидӕ сосӕггӕй, иннемӕн дӕр, уотемӕй, кӕрӕдзей цӕмӕй ниццагъдтайонцӕ, уобӕл син архайдта.
Уӕйгутӕн сӕ дзурд кӕрӕдзебӕл нӕбал бадтӕй, кӕрӕдзей дзурдмӕ нæбал игъустонцӕ, уотӕ искодта Сирдон. Еу бон исмӕстгун анцӕ ӕма авд дӕр кӕрӕдзей цӕгъдун баидӕдтонцӕ ’ма авд дæр йеци еу бон сӕ кӕрӕдзей рамардтонцӕ. |
А Сирдон одному из них одно говорил, другому – другое, так и натравливал их, чтобы они перебили друг на друга
Сделал Сирдон так, что теперь не могли уже великаны найти между собой общий язык, перестали слушать друг друга. И вот однажды они (окончательно) озлобились и пошли крушить друг друга, и все семеро в один день поубивали друг друга. |
| Нур хӕдзарӕ æризадӕй Сирдонӕн:
— Уӕ ме ‘мбалтӕ! Хуӕрзӕбонӕ уотӕ, ӕз цӕугӕ кӕнун нӕ хӕдзарӕмӕ! Йетӕ ба йин зӕгъунцӕ: — Зиан нин куд дӕ, хуасӕ дӕр уотӕ дӕ, ӕма нӕ уӕйгути куйтӕ куд нӕ бахуӕронцӕ ами, уоци мадзал нин искӕнӕ ’ма нӕ нӕ къелайӕй фӕццох кӕнӕ! |
Теперь (весь) дом остался Сирдону (и он обращается к товарищам):
– Что ж, друзья мои, вы оставайтесь здесь, а я отправляюсь домой! А те ему говорят: – Ты и несчастье наше, Сирдон, и наше исцеление, сделай что-нибудь, чтобы нас не порвали собаки великанов, отцепи нас от этих сидений! |
| Уӕд Сирдон зӕгъуй:
— Ци кӕнон? Цӕуон ӕма хирхӕ ӕрхӕссон йескӕцӕй ӕма уин къела уӕ сидзи ӕнбӕрцитӕ ӕллухтӕ кӕндзӕнӕн! Йетӕ ба йин зӕгъунцӕ: — Йе, уӕй-уӕй! — ӕма никкудтӕнцӕ. — Мах Нарти хуарз лӕгтӕ ку ан ӕма, стур Нартмӕ фӕйнӕгсидзтӕй ку ӕрцӕуӕн, уой бӕсти нӕ рамӕлӕт хуӕздӕр ӕй! |
Сирдон им отвечает:
– Что же мне делать? Пойду-ка я принесу откуда-нибудь пилу и отпилю лавку по размеру ваших задов! А те ему говорят: – Ой, ой, ой! – и заплакали, – Мы же считаемся приличными людьми среди Нартов, как же мы появимся среди них такими деревяннозадыми? Уж лучше смерть! |
| Сирдон ба зӕгъуй:
— Ӕдта ма уин йеци мадзал зонун: цӕуон Нартмӕ ӕма еу аст къамбеци ӕркӕнон ардӕмӕ ’ма сӕ сефтиндзон, ци къелабӕл бадетӕ, уобӕл, ӕма уӕ фӕлласдзӕнӕн Нартмӕ уотемӕй. Йетӕ уӕд никкудтӕнцӕ ӕма сӕ сау цӕстисуг йехау сӕ закъитӕбӕл калунцӕ: |
Сирдон говорит:
– Ну, тогда я знаю еще одно средство: пойду-ка я к Нартам и штук восемь буйволов пригоню сюда, запрягу в ту лавку, на которой вы сидите, и так и поволоку вас к Нартам. Заплакали они тогда, и их горькие слезы как льдинки посыпались по подбородкам: |
| — Устур Нартмӕ нӕ гъӕдласӕй ку фӕлласай, ’ма нӕмӕ ку ракӕсонцӕ, дӕлӕ нӕ хуарз лӕгти Сирдон гъӕдласӕй исласта, уой бӕсти нӕ фӕлтау ами берӕгътӕ ку бахуӕронцӕ, уæд хуӕздӕр ӕй!
Уотӕ сӕ ку фӕммӕстӕй мардта, кӕдмӕ ’й фӕнда ’дтӕй, уæдмӕ, уӕдта баивардта уӕларт агидзаг дон ’ма ибӕл никкодта фунук, ’ма фицун баидӕдта фунук ӕма дон йеумӕ, ку ӕй сфунхта, уӕдта райста фунукдон ӕма ’й рауагъта къелабӕл уӕллаг кӕронӕй сӕ буни. |
– Чем везти нас, как бревна к Нартам, чтобы те увидели, как нас, добрых молодцев, Сирдон, как из леса дрова, привез, так пускай нас здесь волки съедят, и то лучше будет!
Когда Сирдон вдоволь поиздевался над ними, то поставил на огонь полный котел воды, добавил туда золы и начал кипятить золу и воду вместе, потом, когда сварил, взял эту воду и налил по лавке под них, начиная с верхнего края. |
| Тӕвдӕ ирайгӕ дон син сӕ буни ку рауагъта, уӕд сансӕй фӕууӕгъдӕ ’нцӕ, ӕма сӕ лӕбӕзтӕ къелабал гӕппӕлгай раизадӕнцӕ.
Сослан къӕдз-къӕдзи ӕ фурмӕстӕй къелайӕй ку фӕууӕгъдӕй, уӕд рацудӕй ӕндӕмӕ ’ма ӕллух кодта Сирдони бӕхи билӕ, гъе уӕдта ӕрбацудӕй фӕстӕмӕ хӕдзарӕмӕ Сослан. |
Когда кипящую воду он запусти под них, то от клея-то они освободились, но их ляжки ошметками остались (приклеенными) на лавке.
Когда Сослан с большим трудом, сикось-накось оторвался от скамьи и вышел наружу, то со зла отрезал Сирдонову коню губу, а потом снова зашел в дом. |
| Сирдон ба уотӕ дӕсни адтӕй ӕма ’й балӕдӕрдтӕй, ӕма рацудӕй уой фӕсте тургъӕмӕ, ӕма ӕ бӕхи билӕ ӕргӕвстӕй ку фӕййидта, уӕд йе дӕр Сосланӕн ӕ бӕхи думӕг ӕ тӕккӕ рӕбунтӕбӕл ралух кодта, ӕхуӕдӕгга, думӕг ка ’дтӕй, уой ӕ гъестӕй бабаста кӕрӕдзебӕл, куннӕ ’й базудтайдӕ, уой туххӕй.
Уӕдта Сирдон дӕр фӕстӕмӕ бацудӕй хӕдзарӕмӕ, ӕма, хӕдзари цӕрӕни миуӕ цидӕр адтӕй, уони сӕ хӕццӕ рафснайдтонцӕ сӕ бӕхтӕбӕл. |
Но Сирдон был настолько проницателен, что все понял, вышел вслед за ним во двор, и когда увидел отрезанной губу лошади, то отрезал Сосланову коню хвост под корень, а сам взял этот самый хвост и конским волосом привязал обратно так, чтобы не было заметно.
Потом Сирдон снова вошел в дом, и все хорошего, что было в доме, (Нарты) собрали и погрузили на лошадей. |
| Сирдон цӕуй сӕ фӕсте.
Уотемӕй цӕунцӕ, цӕунцӕ, ’ма Сослан ракӕсуй фӕстӕмӕ ’ма дзоруй йе ‘мбалтӕмӕ: — Дӕлӕ дессаг, Сирдони бӕх ходгӕ цӕуй! Йе уотӕ загъта еу ӕртӕ хатти, уӕдта Сирдон дӕр Сосланмӕ дзоруй: — Ӕрра ӕнгъӕл ма уо мӕ бӕхи дӕр! Ӕ разӕй, ӕвӕццӕгӕн, кӕбӕл хода, уӕхӕнттӕ кӕд цӕуй! |
Едет Сирдон за ними.
Так едут они, едут, и вдруг Сослан оборачивается и говорит товарищам: – Ну, чудеса, Сирдонов конь идет и смеется! И так повторил раза три, а потом Сирдон обратился к Сослану и говорит: – Не думай, что мой конь сдурел! Возможно, впереди него идет что-то, над чем он потешается! |
| Уӕдта Сослан дзоруй йе ’мбалтӕмӕ:
— Сирдон бабӕй нин цидӕр фидбилиз бакуста! Ӕма ӕрлӕудтӕнцӕ ’ма рахизтӕнцӕ ӕма сӕ бӕхтӕ кӕдзос кӕнунцӕ, сӕрфунцӕ сӕ, ’ма Сослан ӕ бӕхи думӕг урдугмӕ куд ӕрсӕрфта, уотӕ ба зӕнхӕмӕ йесойни хузӕн ӕрхаудтӕй. Уӕд зӕгъуй цӕведдонгӕ Сослан, ӕ бӕхӕн думӕг ку нӕбал адтӕй уӕд: — Йарӕби, Нарти гъӕумӕ ма нур куд фӕццӕудзӕнӕн къуда бӕхбӕл! |
Сослан обратился к товарищам:
– Сирдон опять нам какую-то пакость сотворил! Все остановились, спешились, стали чистить лошадей, тереть их, и когда Сослан провел рукой вниз по крупу лошади, то хвост коня сразу же как метла упал на землю. И когда его конь остался без хвоста, Сослан говорит: – Боже мой, как же я теперь поеду в село Нартов на бесхвостой лошади? |
| Мадта мӕнӕн аци зинтӕ ка скодта, йе Сирдон ӕй, — зӕгъгӕ, ӕма ’й ӕрахӕста.
Гъӕди цудӕнцӕ, ӕма еу бӕласӕ ӕртасун кодта ӕма Сирдони ӕ дууӕ бицъойӕй ниббаста бӕласӕн ӕ тӕккӕ бӕрзонд цонгбӕл, ӕма уоми ауиндзӕгӕй баизадӕй. Йетӕ ба цӕун баидӕдтонцӕ ӕма сӕ цӕрӕн бунатмӕ Нартмӕ иссудӕнцӕ. Сирдон лӕууй нур бӕласӕбӕл ауиндзӕгӕй, ’ма еу фиййау ба мин фуси гъӕдӕй раскъардта, ’ма Сирдон уой ку ‘руидта, уӕд «нӕ цӕун, нӕ цӕун» кӕнун баидӕдта, цума ’й йесге хонгӕ кодта, уой хузӕн. |
Кто все эти несчастья мне сотворил – так это Сирдон! – и схватил его.
(Поскольку они) ехали лесом, он велел пригнуть одно деревце и привязал Сирдона за оба уса к самой высокой ветви и тот остался там висеть. Все поехали дальше и прибыли домой к Нартам. Висит Сирдон подвешенный на дереве, а какой-то пастух выгнал из леса тысячу овец; и когда Сирдон это увидел, то стал кричать «не буду, не пойду», как будто его кто-то приглашал. |
| Уӕд йимӕ фиййау дӕр ниллӕудтӕй ’ма дес кӕнуй:
— Арӕби, ӕ цори ку неке йес, ка ’й хонуй, кумӕ нӕ цӕуй? Ӕма имӕ ниццудӕй Сирдонмӕ бӕласи бунмӕ, фустӕ фӕууагъта ’ма йимӕ уӕлӕмӕ кӕсуй ’ма имӕ дзоруй: — Ци кӕнис? Цӕбӕл нӕгъа кӕнис? Йе ба йимӕ дзоруй: — Ду бабӕй ци дзорис мӕммӕ, дӕ думӕггӕгтӕ ку нӕ хъӕртунцӕ дӕ бунмӕ дӕуӕн? |
Тогда пастух остановился и с удивлением вопросил:
– Боже, там же никого нет рядом с ним, кто же его приглашает, куда он не идет? Оставил он овец, подошел к дереву с Сирдоном, смотрит на него снизу-вверх и спрашивает: – Что такое? Почему ты «нет-нет» говоришь? А тот отвечает: – Ты чего меня спрашиваешь, если (ты молод и) полы твоей одежды столь коротки? |
| Ӕз уобӕл «нӕ цӕун, нӕ цӕун» кӕнун, ӕма уӕлӕ Нартӕн сӕ хан рамардӕй, ’ма мӕ хан кӕнунцӕ сӕхецӕн, ’ма уобӕл нӕгъа, нӕгъа кӕнун.
Фиййау ба Сирдонмӕ дзоруй ’ма ин лигъстӕ кӕнун райдӕдтӕ, зӕгъгӕ, мӕ мин фуси дӕр дӕу, зӕгъгӕ. — Дӕдтун дин ӕй, — зӕгъуй Сирдон фиййауӕн, — бӕласӕ ратасун кӕнӕ! |
Я потому говорю «не пойду, не буду», что вон у Нартов умер их хан, и они хотят меня сделать себе ханом, вот потому-то я и говорю «нет-нет».
Стал пастух просить, умолять Сирдона, мол, вот тебе моя тысяча овец. – Ладно, отдаю тебе (мое место), – говорит пастуху Сирдон, – пригни дерево! |
| Фиййау дӕр бӕласӕ ратасун кодта ӕма ӕриста Сирдони, уӕдта Сирдон фӕрсуй фиййауи, бӕндӕн дӕмӕ йес, зӕгъгӕ, ӕма фиййау равардта бӕндӕн Сирдонмӕ, ’ма Сирдон фиййауи федар ниббаста, ӕхуӕдӕг баст ци бӕласи цонгбӕл адтӕй, уобӕл.
Уӕдта ’й исуагъта, ӕма фиййау ауиндзӕгӕй лӕууй бӕласӕбӕл. |
Тогда пастух пригнул дерево, снял Сирдона; потом Сирдон спросил пастуха, есть ли у него веревка, пастух дал веревку Сирдону и тот накрепко привязал пастуха к ветке, к которой ранее был сам привязан.
Потом ее отпустил, и пастух повис на дереве. |
| Сирдонӕн ӕ бӕх дӕр бӕласӕбӕл баст адтӕй уӕди уӕнгӕ, ӕма йибӕл исбадтӕй ӕма мин фуси ӕ фиццаги искодта ’ма сӕ фӕттӕруй, ӕ хӕдзарӕмӕ фӕццӕуй.
Уӕд имӕ фиййау дзоруй Сирдонмӕ: — Ӕрмӕйесӕ, — зӕгъуй, — мӕлун, ку неке уинун! Уӕдта йе бабӕй йимӕ дзоруй: — Адӕм медӕгмӕ бацудӕнцӕ ’ма унаффӕ кӕнунцӕ, лӕууӕ бал уотӕ, йесге дӕмӕ рацӕудзӕнӕй. |
У Сирдона конь до тех пор оставался привязанным к дереву, он сел на него и тысячу овец погнал перед собой к дому.
Пастух его просит: – Сними меня, погибаю, никого же не видно! А тот ему: – Люди внутрь вошли, решают, побудь пока так, кто-нибудь к тебе выйдет. |
| Мӕ цӕстӕ дин уарзта йеци бунат, хуӕздӕр дин ӕй, ма тӕрсӕ!
Сирдон исфардӕг кодта мин фуси ӕ хӕдзарӕмӕ, фиййау ба бӕласӕбӕл исмардӕй. Сирдон мин фуси ку стардта, уӕд Сосланетӕ Нихӕси бадтӕнцӕ ӕма ’й ку ’руидтонцӕ, уӕдта ’й фӕрсунцӕ: — Кӕми дин адтӕй, кӕми ‘ссердтай йеци фусти? Йе ба зӕгъуй: |
Мне нравится это твое место, там тебе лучше будет, не бойся!
Сирдон доставил тысячу овец к дому, а пастух помер на дереве. Когда Сирдон пригнал тысячу овец, то Сослан с приятелями сидели на Нихасе и когда его увидели, то спрашивают: – Откуда это у тебя, где ты нашел этих овец? А тот отвечает: |
| — Сумах мӕ маргӕ кодтайтӕ, фал мӕнӕн йеци бӕласӕ мӕ мади ӕрвадӕ’й ’ма мин ралӕвар кодта.
Йеци загъд ба син ӕ фурзундгинӕй кодта. Сирдон уӕдта цӕрун байдӕдта ӕма, еу бон ку адтӕй, уӕд фӕссӕйгӕй ӕма рарвиста Нарти хуарз лӕгтӕмӕ, ке хӕццӕ хаттӕй, уонӕмӕ, ’ма сӕ ӕрбахудта ӕхемӕ, фӕууӕуинон, зӕгъгӕ. |
– Вы меня убить хотели, но то дерево – мне доводится родичем по матери, и оно меня одарило.
И эту речь он произнес с очень умным видом. Сирдон продолжал жить-поживать, но вот как-то он заболел и послал за добрыми Нартскими мужами, с кем он бывал в походах, и пригласил их к себе, чтобы (еще раз) взглянуть на них. |
| ’Ма йимӕ ӕрбацудӕнцӕ ’ма ӕрбадтӕнцӕ ӕ фӕрстӕмӕ, ӕ цормӕ, ’ма син зӕгъуй:
— Ӕз мӕлун, ме ’мбалтӕ! Аци бони уалӕнгӕ фӕххаттан, цӕргӕ дӕр фӕккодтан еумӕ, ме ‘мбалтӕ! Нур ба мӕлун ’ма уин фӕдзӕхсун, агъаз дӕр уин берӕ рауӕн исдӕн ӕз дуйнебӕл цӕргӕй, фал уи нур корун: ку рамӕлон, уӕд мӕ, адӕми гъӕр, фонси гъӕр кӕми не ‘гъосон, уӕхӕн рауӕн баивӕретӕ! |
Они пришли к нему, расселись вокруг и рядом с ним и тогда он обратился к ним:
– Друзья мои, я умираю! Да, друзья, мы вместе по сей день и в походы вместе ходили, и просто жили вместе. А сейчас я умираю, и завещаю вам, ведь, живя на этом белом свете, я часто бывал вам во многих областях полезен, так вот, прошу вас: когда умру, похороните меня там, где не будет слышен ни голос людей, ни рев скотины! |
| Хуарз, зӕгъгӕ, йин зӕгъунцӕ, дӕ дзурд дин синхӕст кӕндзинан, зӕгъгӕ, ’ма рандӕнцӕ цийнӕгӕнгӕ.
Уӕд фӕдзӕхсуй ӕ уосӕн дӕр: — Дзӕбӕх цардӕй, кӕдӕй мӕ къохи дӕ, уӕдӕй неци фӕууидтай, фал дин фӕдзӕхсун: ӕз мӕлун, ӕма дӕхецӕн зин ма скӕнӕ. |
Ладно, сказали ему, выполним твое слово, и ушли, радуясь.
И жене он тоже заповедал: – (К сожалению) не было у тебя хорошей жизни с тех пор, когда ты стала моей женой, но поручаю тебе: я умираю, но ты не печалься, не создавай себе проблем. |
| Зин ба йе, ӕма мӕбӕл медхъун кӕрцӕ ма фӕддарӕ, тӕвдӕ кӕрдзин хуӕргӕй дӕр ехгун дон дӕр ма фӕнниуазӕ, уӕд мин Мӕрдтивӕндагӕй зин уодзӕнӕй!
Уотитӕ ку бафӕдзахста, уӕд Сирдон рамардӕй. Сослан хабар ку фегъуста, уӕд ӕрбацудӕй ӕма загъта: — Сирдон рамардӕй, ӕма йин авд Нихӕси3 астӕу цирт искъахӕн! ’Ма йин уоми цирт искъахун кодта, ’ма ’й рахастонцӕ ’ма ’й баивардтонцӕ уоми. |
А проблемы вот какие: не носи по мне шубу мехом внутрь и когда будешь есть горячий чурек, то не пей холодной воды, а не то мне будет тяжко на пути в Страну мертвых!
И завещав все это, Сирдон умер. Когда эта весть дошла до Сослана, он пришел и сказал: – Помер Сирдон, так давайте же выроем ему могилу посреди Нихаса! И повелел он выкопать там могилу, и вынесли, и похоронили в ней Сирдона. |
| Авд Нихӕсеми ба адӕм сӕумӕ дӕр, изӕри дӕр бадтӕнцӕ.
Дууӕ лӕги ку фӕххилӕ адтайдӕ, уӕд: ка мӕнгӕдтӕдӕр фӕууа, йе Сирдонӕн фӕлдист фӕууӕд, зӕгъгӕ; ’ма уотемӕй кӕрӕдзей фӕлдесгӕ цудӕнцӕ. Дууӕ дондзау уоси ку фӕххилӕ уионцӕ, уӕд еу иннемӕн разӕгъидӕ: «Ка ни мӕнгӕдтӕдӕр фӕууа, йе мӕнӕ Сирдонӕн Мӕрдти бӕхӕй фӕххӕтӕд!» |
А на Нихасе люди (обычно) с утра до вечера сиживали.
И если двое ссорились, то обычно говорили: кто из нас обманывает, тот пусть станет жертвой Сирдону, – так проклиная именем Сирдона они и жили. А если ссорились две идущие по воду женщины, то одна другой говорила: «Кто из нас говорит неправду, пусть послужит Сирдону лошадью на том свете!» |
| Уӕдта хуарз адӕмтӕ ӕркастӕнцӕ ӕма загътонцӕ:
— Амӕн нин йе ’гас уойбӕрцӕ фидбилиз ку на ’дтӕй, ӕ мард ба нин дууӕ хатти фидбилиздӕр ку ӕй! ’Ма ’й искъахтонцӕ, ку ‘ргъуди кодтонцӕ, уӕд, ӕма ’й багӕлстонцӕ дони, уой тухӕн ӕма син ӕ мард дӕр зинтӕ кодта. Хуари бӕрӕгбони4 Нарт ӕмбурд адтӕнцӕ йеци ӕхсӕвӕ Нихӕси. |
Тогда добрые люди подумали-подумали и сказали:
– Да что же это! Даже живым он нам столько неприятностей не доставлял, а сейчас мертвым он вдвое хуже! И когда они это поняли, то выкопали его и забросили в воду, потому что и мертвым он доставлял им неприятности. (Наступил) великий праздник урожая и в ту ночь Нарты находились на Нихасе. |
| Уӕд кӕсунцӕ, ӕма дин дӕлӕ Сирдон иссӕуй донгӕндти, дони билтӕбӕл, ӕ рагъи сазантӕ, кӕфтӕ исхӕссуй, уотемӕй.
Исхъӕрттӕй нур Нихӕсмӕ ’ма син зӕгъуй: — Уӕ бон хуарз, — зӕгъгӕ, — ӕма уӕ кувд барст! Дзорунцӕ йимӕ: — Кӕми адтӕ, Сирдон? Мард ку адтӕ? Сирдон ба син зӕгъуй: |
Вдруг, смотрят, а это Сирдон поднимается по берегу, а на плечах у него полно рыбы.
Дошел он до Нихаса и обратился к ним: – Добрый день и да будет счастлив ваш праздничный пир! Те в ответ: – Где ты был, Сирдон? Ведь ты же умер? А Сирдон им отвечает: |
| — Ӕцӕгдзинадӕй ӕз рамардтӕн ӕма мӕ авд Нихӕси астӕу банигӕдтайтӕ; фӕдзӕхсгӕ уин кӕд бакодтон: ма мӕ баивӕретӕ, адӕм ӕма фонси гъӕр кӕми цӕуа, уоми, уӕддӕр.
Дууӕ лӕги ку фӕххилӕ адтайдӕ, уӕддӕр мин кӕрӕдзей фӕлдистонцӕ. Дууӕ дондзау уоси ку фӕббуцӕу уионцӕ, уӕд мин йетӕ дӕр кӕрӕдзей фӕлдистонцӕ. |
– Я и взаправду умер, и вы похоронили меня посреди Нихаса; но ведь говорил же я вам: не хороните меня там, куда доносится людской говор и мычание скота, и что же?
Стоило двум поссориться, и они начинали моим именем проклинать друг друга. Как только две женщины, идущие по воду, начинали спорить, то и они посвящали друг друга мне на том свете. |
| Уӕдта никкидӕр дуккаг гъуддаг мӕ уосӕн бафӕдзахстон, медгъун кӕрцӕ мӕбӕл ма фӕддарӕ, зӕгъгӕ, ’ма уӕддӕр медгъун кӕрцӕ искодта, ’ма йибӕл ниссистӕй.
Тӕвдӕ кӕрдзин ма фӕххуӕрӕ, уой хӕццӕ ба йехгун дон ма фӕнниуазӕ, зин мин уодзӕнӕй Мӕрдти надӕй, зӕгъгӕ. |
И вот еще что. Завещал я своей жене, чтобы она не носила по мне (в знак траура) шубу мехом внутрь, все равно она ее нацепила на себя и завшивела.
— Не ешь горячий чурек и не запивай его холодной водой, тяжко мне будет на пути в Страну мертвых, – говорил ей я. |
| Уӕддӕр йе ба фудӕнӕн тӕвдӕ кӕрдзин хуардта ’ма йибӕл йехгун дон ниуазта.
Уой ба уой тухӕн кодта, ’ма кӕд Сирдонӕн Мӕрдтивӕндагӕй зиндӕр уайдӕ, зӕгъгӕ. Нур ба ӕ коми дӕндаг нӕбал йес. Ӕз уони йеци гъуддӕгтӕ ӕцӕгдзинадӕй исаразтон мӕ зунди фӕрци. |
А она назло мне ела горячий чурек и запивала ледяной водой.
И делала это для того, чтобы Сирдону в пути на тот свет труднее приходилось. А теперь вот зубов лишилась. Все это я воистину совершил благодаря моему уму. |
| Феппайуйнагтæ | Примечания |
| зинггӕнӕн | то, что используется для получения огня: кресало, огниво, трут, в современном тексте – спички. |
| Йедил– Идыл | Итиль, Волга |
| бидæр | «пониже или повыше» (пометка собирателя сказаний) |
| æхсæрфæмбæл | шашлык из внутренностей животного, обернутых во внутренний жир |
| думӕггӕгтӕ ку нӕ хъӕртунцӕ дӕ бунмӕ | т.е. ты еще слишком молод |
| ӕ фиццаги искодта | |
| авд Нихӕси | здесь: эпико-поэтический образ |
| Хуари бӕрӕгбон | один из наиболее значительных праздников предков «По прошествии Великого поста во вторник» – пояснил Дзарах (Г.Дзагуров) |
| Радзурдта Саулати Дзæрæх, ниффинста Дзагурти Губади Киристонгъæуи, 1909 анзи 16 март. | Рассказал Савлаев Дзарах, записал Дзагуров Губади в сел. Христиановское (Дигора) 16 марта 1909 г. |
| Нарты кадджытæ: Ирон адамы эпос./ Хæмыцаты Т., Джыккайты Ш. 2007. 4-æм чиныг. | Нартовские сказания: Эпос осетинского народа. /Хамицаева Т., Джикаев Ш. кн.4. СОИГСИ. 2007. С. 36-45.
Перевел на русский язык М.А.Миндзаев. |
| Одно из многоэпизодных красочных сказаний, почти не отличающееся от «канонического» текста, Нарты идут в поход (добывать скот), берут с собой Сирдона, пообещав везти его на своих конях. Сирдон, пересаживаясь от одного к другому, вытаскивает их принадлежности для розжига огня. Нарты вынуждены ночью по одному идти на розыски угольков для разведения костра и попадают в плен к великанам, которые хитростью приклеивают Нартов к скамьям. Сообразительный Сирдон избегает такой участи, втирается в доверие к великанам, перессоривает их. После гибели великанов Сирдон измывается над Нартами, шантажируя их позором, но все-таки освобождает их, отодрав «с мясом» их зады от скамей. За это Нарты издеваются над лошадью Сирдона, подрезают ее губу. Поняв это, Сирдон подрезает хвосты коням Нартов, еще более опозорив главных богатырей. В ответ те привязывают его к вершине дерева. Сирдон спасается и там, оставив вместо себя висеть глупого пастуха, и завладев его стадом. Далее следуют еще два эпизода, которым посвящены отдельные сказания у других сказителей: Сирдон умирает, его хоронят, потом он воскресает и с добычей возвращается к Нартам. | |
