| 6.2. АЦӔМӔЗ ӔМӔ АГУЫНДӔ—РӔСУГЪД | АЦАМАЗ И КРАСАВИЦА АГУНДА |
| Нарты Ацӕйӕн ӕртӕ фырты уыдис. Ацӕ куы амард, уӕд ӕфсымӕртӕ уарыныл ныллӕууыдысты. Уаргӕ-уарын нӕ фидыдтой ӕмӕ-иу ныббыцӕутӕ сты. | Три сына было у старого Аца. Когда умер он, стали братья делить наследство. Долго делили и все никак не могли сговориться, и дело у них доходило до ссор. |
| Нарты хорз лӕгтӕ сын уыдысты уарӕг ӕмӕ сын ницы фӕрӕзтой сӕ хъуыддаг алыг кӕнынӕн. | Почтенные нартские мужи старались их рассудить. Но не смогли они разделить наследство так, чтобы остались довольны сыновья Аца. |
| Авд Ныхасмӕ рахастой хъуыддаг, авд Ныхасы йыл фӕтӕрхон кодтой, уӕддӕр ницӕуыл ахицӕн сты. | Семь раз собирались нарты на нихасе, судили, рядили об этом деле, но решить его не могли.
Теперь эта свирель была в руках Ацамаза. |
| Нарты хистӕр — зӕронд чъиуцӕст Мӕгуырӕг — фӕстагмӕ сӕ уарӕг уыдис ӕмӕ стӕрхон кодта: фос — хистӕр фырттӕн, ӕнусон сызгъӕрин уадындз та — кӕстӕрӕн. | Небогат был старик Магуйраг, самый старый из нартов. Вечной слезой сочились погасшие глаза его. Сам взялся он быть посредником в разделе наследства, и он так рассудил: старшим сыновьям отдал скот, а младшему, Ацамазу, — только вечную золотую свирель старого Аца. |
| Хъуыддаг ууыл алыг ис. Хистӕртӕ тынг разыйӕ баззадысты. Ацӕмӕз дӕр райста уадындз. | Старшим братьям понравился такой раздел. Ацамаз тоже не стал спорить. |
| Ӕнусон сызгъӕрин уадындз Ацӕйӕн радта Ӕфсати. Ӕфсати Ацӕйӕн йе ‘рдхорд уыдис ӕмӕ йӕм уыди уазӕгуаты, Ныккола ӕмӕ Уастырджиимӕ. | Золотую свирель, которая досталась ему в наследство, подарил отцу Ацамаза сам Афсати. Вместе с небожителями Никкола и Уастырджи не раз гостил Афсати у нарта Аца, и поклялись тогда в вечной дружбе нарт Аца и небожитель Афсати. |
| Ӕфсати бирӕ лӕвӕрттӕ кодта йе ‘рдхорд Ацӕйӕн, фӕлӕ Ацӕ ницы бакуымдта, ӕнусон уадындзӕй уӕлдай. | Много подарков предлагал Афсати своему другу. От всего отказывался Аца, и только золотую вечную свирель принял от друга. |
| Ацӕмӕз сфӕнд кодта фӕцӕуын Сау хохмӕ. | Взял он ее и пошел на Черную гору. |
| Куы рацӕйцыди, уӕд афтӕ фидыдта, ӕмӕ Ныхасы адӕм дзырдтой:
— Уӕлӕ фӕсрагъӕй Бонвӕрнон скасти! |
И так прекрасен был Ацамаз, что когда шел он мимо нихаса, то нарты, которые сидели там, говорили:
— Не Бонварнон ли, светило восхода и заката, выглянуло из-за гор? |
| Уӕд сӕ иу загъта:
— Уый Бонвӕрнон нӕу, фӕлӕ Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз у. |
— Нет, не Бонварнон это, а удалой маленький Ацамаз, сын Аца, уходит в горы. |
| Уӕд та Ныхасы лӕгтӕй иутӕ загътой:
— Уӕлӕ хурыскӕсӕнырдыгӕй Кӕрдӕджы стъалы скасти! |
— Не звезда ли трав Кардагсталы показалась?
|
| Ӕмӕ та уӕд иннӕтӕ загътой:
— Уый Кӕрдӕджы стъалы нӕу, фӕлӕ Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз Сау хохы сӕрмӕ йӕ уадындзимӕ Сайнӕг-ӕлдары чызгмӕ рацӕуы. |
— Нет, это не Кардагсталы, — сказали старики на нихасе, — это маленький Ацамаз, сын Аца, взяв свою золотую свирель, подымается на вершину Черной горы, туда, где живет дочь Сайнаг-алдара. |
| Сау хохы сӕр цардис Сайнӕг-ӕлдар. Уыдис ын ӕвирхъау рӕсугъд чызг; чызгӕн йӕ ном хуынди Агуындӕ. | Единственная дочь была у Сайнаг-алдара, и, кроме нее, не было у него детей. |
| Сайнӕг-ӕлдарӕн уыцы иунӕг чызгӕй фӕстӕмӕ цот нӕ уыдис, ӕмӕ ӕнӕкӕрон бирӕ уарзта Сайнӕг-ӕлдар йӕ иунӕг чызджы. | бесконечно нежно любил Сайнаг-алдар свою дочь — красавицу Агунду. |
| Агуындӕ-рӕсугъдӕн йӕ цыллӕ хъуымбыл дзыкку хӕццӕ кодта раст йӕ фадхъултӕм. Нарӕгастӕу ӕмӕ гуырвидауц. | До самых пят падала тяжелая шелковая коса Агунды,
|
| Йӕ сау цӕстыты каст уыдис фӕскъӕвда хур бон; йӕ ми кӕнынмӕ бавнӕлд — цӕрдӕг, раст бирӕгъы фӕлӕбурдау; денджызы хъазау,— уӕдӕ цы загъдӕуа,— йӕ рацыд. | ясному дню после дождя был подобен взгляд ее черных глаз, и за какую бы работу она ни бралась, сноровка у нее была спорая и быстрая, хватке волка подобная. Что же сказать о походке ее, когда, подобно лебедю плывущему, шла она, из статных статная, |
| Райсом раджы-иу тасгӕуасгӕ куы рацӕйцыдис дон хӕссынмӕ, уӕд-иу, цыма, мӕй йӕ гогонӕй касти, сӕнтхур та — йӕ цӕсгомӕй. | рано утром за водой, плавно колебля гибкий свой стан, и месяц светил в медном кувшине, который несла она на спине, и яркое солнце сияло на лице ее! |
| Нарты сагсур фӕсивӕдӕн-иу сӕ бӕхты фынк калдис Агуындӕ-рӕсугъды цӕстмӕ хъазынӕй, фӕлӕ сӕм уӕддӕр Агуындӕрӕсугъд иу хатт дӕр нӕ ракаст Сау хохы айнӕджы сӕрӕй. | Пышной пеной покрывались кони юных нартов — охотников за резвыми оленями, джигитовавших у подножия Черной горы, чтобы привлечь взгляд красавицы Агунды с вершины Черной горы. |
| Нарты хистӕртӕн сӕ галдзарм уӕфстӕ баихсыдысты Сау хохы сӕрмӕ Сайнӕг-ӕлдары чызг Агуындӕ-рӕсугъдмӕ минӕвар цӕуынӕй. | Много подошв из воловьей кожи стоптали старейшие нарты, которым приходилось ходить сватами на вершину Черной горы, к дочери Сайнаг-алдара красавице Агунде. |
| Нартмӕ ахӕм фӕсивӕд нал баззад, Сайнӕг-ӕлдармӕ Агуындӕйы тыххӕй чи нӕ сминӕвар кодта; фӕлӕ дзы Агуындӕ-рӕсугъд иуӕн дӕр нӕ бакуымдта. | Все молодые нарты посылали сватов к Сайнаг-алдару, но ни за кого из них не захотела выйти замуж красавица Агунда. |
| Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз рахаста йӕ фыды хӕзна, ӕнусон сызгъӕрин сауӕфтыд уадындз. Схызти Сау хохмӕ. Бӕрзонддӕр къӕдзӕхыл ӕрбадти ӕмӕ зарынтӕ байдыдта уадындзӕй. | Маленький сын Аца, удалец Ацамаз, взял с собой единственное сокровище, оставшееся от отца, — вечную свирель.
Искусно была наложена чернь по золотому стволу ее. Взошел на Черную гору удалец Ацамаз, забрался на самый высокий утес, приложил он свирель к губам и заиграл. |
| Ацӕмӕзы зардмӕ сӕрджын сагтӕ уӕд галхъӕлӕсӕй уасын байдайынц, сӕ сыкъатӕ бӕрзонд сисынц ӕмӕ лыстӕг расирынц. | И под чистые звуки его золотой свирели по-бычьи взревели, закинув ветвистые головы, рогатые олени и пустились в дробный пляс. |
| Сау хъӕды сычъитӕ чъыллипп кафт кӕныныл схӕцыдысты. | И в глубине дремучего леса пугливые серны, подпрыгивая выше деревьев, начали свою легкую пляску. |
| Сау хохы сау нӕл сӕгътӕ ӕрызгъордтой сау айнӕгӕй ӕмӕ диссаджы хъӕзтытӕ ӕмӕ кӕфтытӕ систой, уырыйгсыкъагал дзӕбидыртимӕ рог симд кӕнын байдыдтой. | С крутых черных скал Черной горы сбежали черные козлы — стремительный симд завели они с круторогими турами, чудеса проворства показали они в этой пляске. |
| Хъуазтӕ ӕмӕ дын сӕгуыттӕ Туацъӕйы былмӕ куы разгъорынц, уым куы амбырд вӕййынц, сыкъайӕ хъазын куы сисынц. | Взбежали на обрывы пугливые лани и косули, смотрят они вниз, в долины, где начались грозные игры, где мужья их бьются рогами. |
| Тӕрхъустӕ ӕмӕ рувӕстӕ сӕхи куынӕуал бауромынц ӕмӕ куы радугъ кӕнынц фӕтӕн быдырты; Ӕфсатийы фос дзугтӕ-дзуггӕй айнӕджы бынмӕ ӕмбырд кӕнын куы байдайынц. | Не утерпели зайцы и лисицы, наперегонки погнались они друг за другом по гладкой равнине. И все дикие звери, скот Афсати, стадами собрались под отвесными скалами. |
| Фӕлвӕрайы фос дзугтӕ-дзугтӕй фӕтӕн быдырты куы рацӕйцӕуынц. | И все домашние звери, скот Фалвара, отарами и стадами потекли по широким лугам. |
| Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз та ноджы зӕрдиагдӕрӕй куы ныззары; хъуырхъуыргӕнгӕ райхъал сты уӕд хуссары ӕрсытӕ, сӕ хъарм хуыссӕнтӕ ныууагътой ӕмӕ уӕззаугомау лӕпп-лӕпп симд самадтой Сау хъӕды астӕу. | Старается, играет удалой Ацамаз, и до каждого сердца долетает золотой голос свирели его. В высоких южных горах разбудила она черно-бурых медведей в их теплых берлогах. Ворча и рыча, проснулись они, оставили берлоги свои и в тайной глубине дремучего леса начали свой грузный симд. |
| Гӕмӕх быдырты уӕд алыхуызон рӕсугъд дидинджытӕ куы равзӕрынц. Сӕ алыварс гӕлӕбутӕ ӕмӕ стонг мыдыбындзытӕ гуывгуывгӕнгӕ ратӕх-батӕх уӕд куы байдайынц. | И вот на бурых полях раскрыли свои лепестки самые красивые цветы земли. Изголодавшиеся пчелы и беспечные бабочки полетели с одного сладкого цветка на другой, и жужжание поднялось над полями. |
| Сау хъӕды мӕргътӕ сӕ уасынӕй Сау хъӕд сӕ сӕрыл сисынц ӕмӕ Нӕртон Ацӕмӕзӕн сӕ алыхуызон хъӕлӕстӕй хъырнын куы байдайынц. Гуымы быдырты цъӕх дудахъхъытӕ ӕмӕ сау совахъхъыты кафтмӕ дуне куы ‘ркӕсы. | Громко запели лесные птицы, на разные голоса вторят они из глубины лесов Ацамазу.
Серые дрофы и черные аисты вышли на широкую Гумскую равнину и завели такую пляску, что весь мир с восхищением глядел на них.
|
| Мигъы цъуппытӕ кӕрӕдзийы фӕстӕ уӕд куы рарӕнхъ вӕййынц, Сау хъӕды рӕбынты, зӕххыл сӕ хъарм цӕстысыг згъалгӕ; арвы нӕрын дӕр уӕд куы фехъуысы, ӕмӕ кӕрдӕджы хал цингӕнгӕ йӕхи уарынмӕ уӕд куы бацӕгъды. | Но вот облака и тучки волнистыми грядами потянулись над землей, и пролили они теплые слезы, увлажняя землю на опушках дремучих лесов. Гром прокатился над землей. Каждая былинка, ликуя, охорашивается под дождем. |
| Ацӕмӕз дӕр та ноджы йӕ арӕхст къух куы бацаразы ӕмӕ рӕсугъддӕр йӕ уадындзӕй куы базары. | А волшебные пальцы Ацамаза еще быстрее забегали по свирели, и зеленые волны прокатились по вершинам дремучих лесов. |
| Сау хъӕд тъыфылтӕй хӕрдмӕ хауын уӕд куы байдайы, гӕмӕх ӕрдузтӕ ӕмӕ гӕмӕх къуылдымтӕ, кӕрдӕджы хал кӕм нӕ зади, уыдон цъӕх зӕлдаг уадзын уӕд куы байдыдтой. | И ни травинки не было на скалистых склонах, но вот зеленым шелком оделись они. |
| Ацӕмӕзы уадындзы зардмӕ хӕхтӕ хъырнын райдыдтой, уыйфӕстӕ та дын куы акафиккой Сау хох ӕмӕ Урс хох, ӕмӕ Сау хох лӕбырдтытӕ фӕци, Урс хох урс змис фестади. | И стали тут горы громовыми голосами вторить свирели Ацамаза. В пляс пошли Черная гора с Белой горой — и оползнями расползлась Черная гора, и белым песком рассыпалась Белая гора. |
| Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз ноджы рӕсугъддӕр базары, ӕмӕ ӕнӕхъӕн дунетӕ ӕрыхъал вӕййынц: ӕнусон цъититӕ тайын куы байдайынц; уынгӕг кӕмтты хӕххон уайаг дӕттӕ хӕлхӕлгӕнгӕ уӕрӕх быдыртӕм згъорынтӕ куы сисынц. | Еще нежней заиграл маленький Ацамаз — и все в мире пробудилось. Таять начали вечные ледники, с громовым шумом устремились вниз по своим тесным ущельям на широту равнин. |
| Уалдзыгон хур йӕ рӕсугъд цӕстӕй ӕгас дунемӕ хъӕлдзӕгӕй уӕд куы ракӕсы; сыгъдӕг уӕлдӕфмӕ алы адӕймаг дӕр йӕ уӕнгтӕ уӕд айвазы. Ӕмӕ йӕ фӕтӕн риуы дзаг уӕд куы сулӕфы. | И весь мир весело оглядело весеннее солнце красивым глазом своим. Вышли люди из жилищ, и каждый во всю ширь груди вздохнул животворного воздуха и сладко потянулся. |
| Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз йӕ уадындз аст ӕвзагӕй сифтындзы ӕмӕ ноджы рӕсугъддӕр ныззары, ӕмӕ Сау хохы айнӕг уӕд дуары йас куы фегом вӕййы: Агуындӕ-рӕсугъд Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕзы зарджытӕм куынӕуал фӕлӕууы, йӕ куыст куы фӕуадзы, айнӕджы тигъӕй куы ракӕсы. | Все восемь ладов свирели Ацамаза на восемь языков заговорили, еще чудеснее запели над миром. И вот раздвинулся сплошной скалистый отвес Черной горы, дверь там открылась узкая, как щель, выглянула Агунда-красавица из жилища отца своего, владетеля Черной горы. Дошла до сердца ее песня удальца Ацамаза, и, оставив свое рукоделие, захотела она взглянуть на него. |
| Ацӕмӕз дын тынг фӕдис кодта: «Ау, ай цы хъуыддаг уа: Сайнӕг-ӕлдары чызг Агуындӕ-рӕсугъды хур дӕр куы никуыма федта, ӕдзух Сау хохы мӕсыджы ӕмбӕхстӕй куы бады, уӕд ныр цӕмӕн ракасти айнӕджы былӕй?!» | «Как же так? — подумал Ацамаз. — Ведь даже солнце ни разу не видело красавицу Агунду. Никогда не выходит она из отцовской башни в недрах Черной горы. Так почему теперь взглянула она на меня, стоя на выступе крутой скалы?» |
| Ацӕмӕзӕн уарзондзинад йӕ уӕнгты куы ахъары. Агуындӕрӕсугъд дӕр, лӕппуйы ауынгӕйӕ, уарзондзинадӕй куы базырзыр кӕны ӕмӕ, йӕ уарзондзинад ӕмбӕхсгӕйӕ, айнӕджы былӕй Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕзмӕ куы ӕрдзуры: | Любовь пронзила Ацамаза, и красавица Агунда, увидя его, тоже затрепетала от любви. Но скрыла она свою любовь. Высоко на выступе каменного утеса Черной горы стояла она, сверху вниз глядя на удалого Ацамаза. |
| — Уӕ, дзӕбӕх лӕппу, Нарты кӕстӕр Ацӕйы фырт Ацӕмӕз! Дӕ ныййарӕджы фӕндиаг дзӕбӕх куы фӕцӕрис, мӕн та куы уаид дӕ сызгъӕрин ӕнусон уадындз. | — О славный юноша, младший из нартов, сын Аца Ацамаз! — сказала она. — Живи на радость матери своей, а я только одного хочу от тебя: подари мне свою вечную золотую свирель. |
| Нарты Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз ӕрбамӕсты ис уыцы дзырдтӕм, Сау хохы тигъыл йӕ сызгъӕрин уадындз ныццавта, ӕмӕ уадындз лыстӕг муртӕ баци. Йӕхӕдӕг уыцы мӕстыйӕ фездӕхти, сӕргуыбыр ӕмӕ уӕнтӕхъилӕй, ӕмӕ сӕхимӕ рараст ис. | Обидели эти слова маленького Ацамаза. Изо всей силы отбросил он золотую свирель, и на мелкие осколки разбилась она о выступ Черной горы. Отвернулся Ацамаз от красавицы Агунды и, опустив голову, пошел к себе домой. |
| Рӕсугъд хъал чызг — Сайнӕг-ӕлдары бындар Агуындӕ-рӕсугъд ӕрхызти айнӕгӕй, ӕрӕмбырд кодта уадындзы сӕстытӕ ӕмӕ сӕ бахаста сӕхимӕ, нымӕтын ехсӕй сӕ ӕрцавта, ӕмӕ аныхӕстысты,— цы уыди, уый фӕстади сызгъӕрин уадындз. | И тут гордая наследница Сайнаг-алдара Агунда-красавица сошла со своей скалы, бережно собрала золотые осколки свирели и принесла их домой. Ударила она по ним своей войлочной плетью, слились они вместе, и вот снова точно не разбивалась вечная золотая свирель. |
| Агуындӕ-рӕсугъд ӕй сырх дариты батыхта ӕмӕ йӕ йӕ чындздзон ӕргъӕу чырыны арф бафснайдта. | В красный шелк завернула свирель красавица Агунда и глубоко спрятала ее в свой перламутровый девичий сундук. |
| Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз ӕнкъардӕй фӕцӕуы сӕхимӕ. | Печальный возвращался домой маленький сын Аца удалой Ацамаз. |
| Уӕд Ныккола ӕмӕ Уастырджи бӕхтыл ӕрцӕйцыдысты, ӕмӕ сӕ бӕхты рухсӕй цӕстытӕ тартӕ кодтой. | Вдруг видит он — небожители Никкола и Уастырджи едут навстречу ему. И такой яркий свет исходит от их коней, что темно стало в глазах у молодого Ацамаза. |
| Сӕ бӕхтӕ уыдысты ӕфсургъы мыггаг, Лӕгтыдзуары бӕхрӕгъауӕй; сӕ цӕфхӕдтӕ — Куырдалӕгоны сагъд, ӕмӕ схоны хуызӕн цӕхӕртӕ калдтой. | Из породы авсургов, из табунов Уастырджи, покровителя путников, были их кони. Небесным Курдалагоном подкованы они, и, подобно кремню, высекают искры их подковы. |
| Алырдӕм фӕлгӕсгӕ цӕуынц, сӕ разӕй уынынц тъӕпӕн быдыртӕ, сӕ галиу фарс — Бестауы бӕрзонд. | Так едут они, оглядывая мир. С левой руки высится Бештау, а впереди — дальние равнины. |
| Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕзы ауыдтой фӕндагыл ӕмӕ йӕм дзурынц:
— Дӕ фӕндаг раст уа, чысыл Ацӕмӕз! — Уый дӕ къӕхтӕ къуыргӕ кӕдӕм фӕцӕуыс? |
Придержали они коней, встретив сына Аца маленького Ацамаза, и так спрашивали его:
— Пусть пряма будет твоя дорога, удалец Ацамаз, — куда ты бредешь спотыкаясь? |
| — Сӕргуыбыр ӕмӕ уӕнтӕхъилӕй?
— Кӕм ныууагътай дӕ зынаргъ уадындз? |
— Поникла твоя голова — уж не болен ли ты?
— Куда дел ты свою чудесную свирель? |
| — Табу уӕхицӕн, нӕ дауджытӕ, фӕлӕ мын Сайнӕг-ӕлдармӕ йӕ чызг Агуындӕ-рӕсугъды тыххӕй минӕвар куы бацӕуиккат, уӕд нал цӕуин сӕргуыбыр ӕмӕ уӕнтӕхъилӕй, уӕд нал цӕуин мӕ къӕхтӕ къуыргӕ. | И ответил им Ацамаз:
— Слава вам, небожители! Вот если бы вы пошли сватами к дочери Сайнаг-алдара Агунде и сосватали бы ее за меня, не стал бы, я ходить с поникшей головой. |
| Уастырджи ӕмӕ Ныккола сразы сты минӕвар бацӕуыныл.
Бацыдысты Ныккола ӕмӕ Уастырджи Сайнӕг-ӕлдармӕ ӕмӕ йын зӕгъынц: — Мах Нарты Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕзӕн минӕвӕрттӕ стӕм. |
Согласились Уастырджи и Никкола, пошли они сватами к Сайнаг-алдару и сказали ему:
— Мы сваты сына нарта Аца, удальца Ацамаза. |
| Минӕвар лӕгӕн йӕ хӕс йе ‘ккойы ис. Ацӕйы фырты дын ничи рафаудзӕн: йӕ фыд уыдис Нарты ӕхсӕн нымад лӕг, йӕхӕдӕг та, уӕдӕ,— лӕппуты хуыздӕр, йӕ уадындзы зард зӕрдӕ ӕлхӕны. | Обязанность сватов на наших плечах. Что можно сказать плохого о сыне Аца? Был его отец среди нартов всегда в почете. Из молодых нартов Ацамаз лучший, а своей игрой на свирели открывает он все сердца. |
| Хӕстӕгӕн дӕр, уӕдӕ, цы загъдӕуа,— уыдзӕн ӕфсымӕры хуызӕн, ныхыдзуарджын. | Что и говорить! Неплохим родственником будет он в вашей семье, будет он вам как кровный брат. |
| Дӕ хорзӕх нӕ куы уаид, Сайнӕг, уӕд дӕттӕг курӕджы хъуыддаг саразид. | Родился он под счастливой звездой, и если бы ты, Сайнаг-алдар, был милостив к нам, то, отдав свою дочь за Ацамаза, ты сделал бы его счастливым. |
| Сайнӕг-ӕлдар бацыд йӕ иунӕг бындар Агуындӕ-рӕсугъдмӕ. Агуындӕ-рӕсугъд йӕ фыдӕн афтӕ зӕгъы: | Пошел Сайнаг-алдар к своей единственной наследнице, красавице Агунде. И вот что сказала ему Агунда: |
| — Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз кӕд иу азы гуырд сагтӕй сӕдӕ нӕ кӕртмӕ ӕртӕра, уӕд мын аккаг у! | — Пусть сын Аца, маленький удалой Ацамаз, пригонит на наш двор сто оленей, в одном году родившихся. Если сделает он это, значит, он достоин меня. |
| Фыд йе ‘рфгуытӕ систа, ӕмӕ йӕ цӕсгом фӕрухс ис. Рафӕзмыдта минӕвӕрттӕн чызджы дзуапп. | Не хотелось Сайнаг-алдару выдавать дочь свою замуж, и когда услышал он ответ ее, от радости поднялись его брови и осветилось его лицо. Вышел он к сватам и передал им ответ дочери. |
| Уастырджи ӕмӕ Ныккола сӕргуыбырӕй раздӕхтысты фӕстӕмӕ — кӕм ссардзӕн чысыл Ацӕмӕз иу азы гуырд сагтӕй сӕдӕ?!. | С поникшими головами вернулись с этого сватовства Никкола и Уастырджи. Разве под силу было маленькому Ацамазу поймать сотню оленей, родившихся в одном году! |
| Ацӕмӕз куы фехъуыста ныхас, уӕд сӕхимӕ нал, фӕлӕ Сау хъӕдмӕ йе ‘ргом сарӕзта. Тынг хъыг ын уыд Агуындӕ-рӕсугъды дзуапп, ӕмӕ йӕ сӕр сафынвӕнд скодта. | Услышав ответ Агунды-красавицы, не домой, а в дремучий лес пошел Ацамаз. Грустно стало ему после ответа Агунды. |
| Хӕты Сау хъӕды ӕнкъардӕй Ацӕмӕз ӕмӕ хъуыды кӕны: «Ныр сӕдӕ саджы сӕ къӕхтӕй дӕр ӕрцахсин, фӕлӕ иуазыккӕттӕ кӕм ссарон». | «Или изловлю сто таких оленей, какие нужны красавице Агунде, или найду себе погибель», — так решил Ацамаз. Бродит он по дремучему лесу и раздумывает: «Сто оленей поймать нетрудно. За ноги на всем скаку изловил бы я их. Но как найти мне сто однолеток?» |
| Йӕ къухы фыдтӕ хӕргӕйӕ йӕ фыды хӕзна — сызгъӕрин уадындз — ӕрӕмысы. | И руки свои он кусал, когда вспоминал о своей золотой свирели: она бы ему сейчас пригодилась. |
| Бирӕ фӕхаттис тар хъӕды, фӕлӕ йӕ къухы ницы ӕфтыди. | Долго ходил он по дремучему лесу, но придумать ничего не мог и добыть сто оленей-однолеток не смог. |
| Ацӕмӕз ӕрӕгмӕ куы зындис, уӕд Нарт тыхсын байдыдтой, сӕ зӕрдӕ йӕм ӕхсайын байдыдта. | Давно не видно было Ацамаза в селении нартов, и стали нарты тревожиться о нем. |
| Иубон куы уыдис, уӕд Нарты сагсур фӕсивӕд рацыдысты сӕ кӕстӕр Ацӕмӕзы агурӕг. | И вот самые отважные нартские юноши, прославленные преследователи оленей, пошли искать младшего своего товарища, удальца Ацамаза. |
| Иу ран, хъӕды мидӕг, стыр бӕласы бын, ӕрфысым кодтой, арт скодтой, ӕмӕ физонджытӕ куыд фыхтой, афтӕ сыл Ацӕмӕз дӕр ӕрбамбӕлдис. | В лесу, на поляне, под большим деревом устроили привал молодые нарты, зажгли костер, и когда жарили они шашлыки, набрел на них Ацамаз. |
| Нарты фӕсивӕд се ‘фсымӕры куы федтой, уӕд тынг куыннӕ ныццин кодтаиккой! Бафарстой йӕ, уый дӕр сын йӕ хъуыддаг радзырдта. | Как не обрадоваться было молодым нартам при виде своего брата! Стали они расспрашивать Ацамаза, и рассказал он им о своем горе. |
| Стыр хъыг уыдис Нарты фӕсивӕдӕн, Агуындӕ-рӕсугъд Ацӕмӕзӕн кӕй нӕ бакуымдта, уый, ӕмӕ сфӕнд кодтой Сайнӕг-ӕлдармӕ ныббырсын. | Оскорбились молодые нарты за своего Ацамаза, и решили они пойти войной на крепость Сайнаг-алдара. |
| Комы куы рацӕйцыдысты Нарты сагсур фӕсивӕд, уӕд сыл Ӕфсати амбӕлди. Ацӕмӕзӕн Ӕфсати уыдис йӕ фыды ӕрдхорд, ӕмӕ йӕ куы федта, уӕд ыл тынг ныццин кодта. Ацӕмӕз Ӕфсатийӕн радзырдта йӕ хъуыддаг. | Собрались, пошли, и когда шли они по ущелью, то повстречался им сам Афсати. Обрадовался Ацамаз, увидев Афсати, — ведь он был верным другом отца его. И Ацамаз рассказал Афсати о своем горе. |
| — Уый тыххӕй тыхсгӕ ма кӕн, ме ‘рдхорды бындар чысыл Ацӕмӕз, уыдон самал кӕндзыстӕм,— загъта йын Ӕфсати.— | — Не тревожься об этом деле, о наследник друга моего, маленький Ацамаз! Мы добудем тебе эту девушку, — сказал ему Афсати. |
| Уӕртӕ Адайы коммӕ бацӕут дӕсӕй, ӕмӕ фӕйнӕ дӕс саджы, иу азы гуырдтӕ, бафтдзӕни уӕ къухы. | — Пусть десять из вас пойдут в ущелье Адай, и каждый непременно добудет там по десять оленей, и все эти сто оленей родились в одном году. |
| Нарты фӕсивӕд Адайы коммӕ бацыдысты ӕмӕ фӕйнӕ дӕс саджы, иу аз гуырдтӕ, ӕрцахстой сӕ фӕстаг къӕхтӕй ӕмӕ сӕ ратардтой сӕ разӕй. | Так сказал Афсати, повелитель диких зверей, и пошли молодые нарты в ущелье Адай, и столько там было оленей, что каждый за задние ноги изловил по десять оленей. Все они родились в один год, всех их к Ацамазу пригнали молодые нарты. |
| Нарты Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз сӕумӕрайсом йӕ бӕх арыхъ сапонӕй ныхсадта. | Ранним утром выкупал своего коня маленький Ацамаз, арык-мылом намылил его и обмыл ключевой водой. |
| Хур куы скасти, уӕд рараст сты Нарты сагсур фӕсивӕд ӕмӕ Нарты гуыппырсартӕ Сау хохы Сайнӕг-ӕлдармӕ Агуындӕйы хӕссынмӕ. | Вместе с восходом солнца самые именитые нарты отправились к Сайнаг-алдару, и отважная нартская молодежь сопровождала их.
На Черную гору, за Агундой-невестой, поднимаются нарты. |
| Нарты фӕйнӕгфарс хорз Сослан, йӕ нӕртон ӕфсургъыл бадгӕйӕ, цыдис Ацӕмӕзы рахиз фарс хистӕрӕн. | С правой стороны Ацамаза старшим дружкой на неукротимом своем Авсурге едет булатногрудый нарт Сослан. |
| Сӕ чындзхӕсджытыл сӕ фӕндаг ракодтой: Ӕрджы-Нарӕгмӕ бацыдысты Тӕтӕртупмӕ, Куырыппы бӕрзондмӕ ссыдысты Быдыры зӕдмӕ, Тбауы хохмӕ — рухс Елиамӕ, Уазайы бӕрзондмӕ — хорз Ныкколамӕ, Адайы цъупмӕ — кадджын Ӕфсатимӕ, Хъӕриуы хохмӕ — фосы Фӕлвӕрамӕ, уӕларвӕй та ракодтой бӕрзонд Уастырджийы. | Едут они, и по дороге присоединяются к ним все сваты и дружки. В Арджинараг за Татартупом заехали они, и на Курп-гору, где стоит дом светлого Елиа, и в дом славного Никкола, на вершину Уаза, и на вершину Адай, к могучему Афсати, и на Кариу-гору, где стоит святилище Фалвара — покровителя скота. С небес же призвали они небожителя Уастырджи. |
| Урссӕр Тӕтӕртупп уыдис сӕ хистӕр ӕмӕ цыдис разӕй. Йӕ галиу фарс ӕхсарджын Елиа цыдис, йӕ рахиз фарс та цыдис зӕронд Уырызмӕг. Уыдонӕн сӕ кӕстӕр уыдис Уастырджи, йӕ цъӕх бӕхыл.
Иннӕтӕ та цыдысты сӕ фӕстӕ къордӕй. |
Седоголовый Татартуп был старше всех, и ехал он впереди, отважный Елиа — рядом с ним, по левую руку, а по правую — старый нарт Урызмаг. Младшим был у них Уастырджи на сером своем коне,
а следом за ними гурьбой ехали прочие дружки. |
| Хӕхтӕ рызтысты сӕ бӕхты хуыррыттӕй. Цъӕх мигъ сбадти сӕ размӕ сӕ бӕхты комы тӕфӕй, бонрӕфты хур хъазы сӕ идӕттыл. | Горы сотрясались от фырканья их коней, и грозовые облака поднимались к небу от жаркого дыхания. Полуденное солнце играло на уздечках. |
| Зӕдтӕ, дауджытӕ ӕмӕ Нарты ӕвзӕрст адӕм байдыдтой сӕ даргъ фӕндагыл уынаффӕтӕ кӕнын: | Долог был путь, и стали именитые нартские мужи советоваться с духами земными и небесными: |
| «Къорд сайды нын фӕкодта зӕронд Сайнӕг-ӕлдар нӕ усгур лӕппуты, фӕлӕ ма ацы хатт дӕр куы нӕ сразы уа, уӕд нӕ уынаффӕ цӕуыл ахицӕн уыдзӕн?» | — Ведь несколько раз обманывал старый Сайнаг наших молодых женихов! Что будем мы делать, если и на этот раз он не согласится отдать свою дочь? |
| Уӕд бӕрзонд Уастырджи чындзхӕсджытӕн афтӕ куы зӕгъы:
— Ацӕйы фыртӕн ӕз къухылхӕцӕг дӕн, ӕмӕ уӕ курын, ме ‘мхуызон адӕм, кӕд нын Сайнӕг-ӕлдар фӕндонӕй йӕ чызджы ратта, уӕд хорз; куы ныффӕрсмӕ уа, уӕд йӕхицӕн фыддӕр: ацы ӕмбырдӕй зӕронд хивӕндӕн йӕ рӕсугъд чызджы рахӕсдзыстӕм тыхӕй. |
И сказал тогда высокий Уастырджи дружкам, едущим за невестой:
— Мне выпала честь вывести за руку из родительского дома нашу невесту и ввести ее в дом жениха, сына Аца. Хорошо будет, если Сайнаг-алдар выдаст свою дочь добровольно, но если он заупрямится, пусть пеняет на себя. Вы все равные мне, и только просить могу я вас — давайте силой отнимем красавицу дочь у своевольного старика, если он откажется выполнить свое обещание. |
| — Сау хохы айнӕг ӕгӕр бӕрзонд у, стӕй ӕгӕр фидар у; Агуындӕ-рӕсугъд йӕ фыдӕн иунӕг бындар у, ӕмӕ зын раскъӕфӕн уыдзӕн йӕ фыды цурӕй,— зӕгъы Тӕтӕртупп. | — Ой, высоко уходит вверх скала Черной горы, и неприступна она. А ведь Агунда-красавица у отца своего единственная наследница. Трудно будет похитить ее у отца, — сказал Татартуп. |
| Мӕнгӕрдты сурӕг ӕмӕ ӕхсарджын рухс Елиа дын афтӕ бадзуры уӕд Тӕтӕртупмӕ: | И отважный светлый Елиа, гонитель клятвопреступников, ответил так Татартупу: |
| — Нӕ къорды хистӕр, Хуыцауы уарзон! Ды нын ракур Хуыцауӕй ӕврагъ, стӕй уӕд ӕз бавзардзынӕн, Сау хохы айнӕгӕй ме ‘хсарӕй чи фидардӕр у, уый. | — О Татартуп, любимец Бога, ты старший в нашем свадебном поезде. Попроси для нас у Бога облако летучее, и тогда испробую я, что крепче — каменная грудь Черной горы или моя отвага. |
| — Нӕ рухс Елиа! Сау хох фехалын дӕ быгъдуан уӕд. Сайнӕг-ӕлдары чызг Агуындӕ-рӕсугъды раскъӕфын та ӕз ӕмӕ Уастырджийы бар фӕуӕд, — зӕгъы бӕрзонд Ныккола. | И сказал тут слово высокий Никкола:
— Светлый наш Елиа, тебе поручаем мы сокрушить Черную гору, а я и Уастырджи беремся похитить Агунду-красавицу из дома Сайнаг-алдара. |
| Уыдонмӕ хъусгӕйӕ кадджын Ӕфсати ӕрбамӕсты ис ӕмӕ загъта:
— Лӕгау фӕуыдзынӕн, уӕдӕ, ӕз дӕр: мӕ сырдтӕй нӕм авд сӕрджын саджы, ӕвзист уӕрдоны ифтыгъдӕй, ӕнхъӕлмӕ кӕсдзысты Сау хохы рӕбын. |
Слушая их разговор, разгневался прославленный Афсати и сказал запальчиво:
— А что же я? Разве я не мужчина? Семь могучих оленей с ветвистыми рогами, запряженных в серебряную колесницу, дожидаться будут нас у подножия Черной горы. |
| — Ӕз та уӕ разӕй цӕудзынӕн, фӕндаг амонӕг,— загъта Быдыры зӕд. | — Вперед поскачу я и разведаю вам путь, — сказал Покровитель равнин |
| — Ӕз та уын сцӕттӕ кӕндзынӕн, мӕ фосӕй уӕ цас хъӕуа, уый бӕрц,— зӕгъы Фӕлвӕра. | — А я приготовлю вам столько скота, сколько потребуется, — говорит Фалвара |
| — Ӕз Сайнӕг-ӕлдарӕн мӕ фатӕй йӕ фӕрстӕ сыхырнайы хуызӕн скӕндзынӕн, нӕ фӕстӕ фӕдисы куы рацӕуа, уӕд,— загъта фӕйнӕгфарс Сослан. | — Стрелами своими изрешечу я Сайнаг-алдара, если вздумает он пуститься за нами в погоню, — обещал булатногрудый нарт Сослан. |
| Афтӕмӕй чындзхӕсджытӕ, уынаффӕгӕнгӕ, Сау хохы размӕ бахӕстӕг сты. | Так, совещаясь, приблизился свадебный поезд к Черной горе. |
| Се ‘фсургътӕй ӕрхызтысты фӕндаггӕрон, кӕрдойы бын. Бӕлӕсты аууон цъӕх кӕрдӕгыл ӕрытыдтой сӕ урс нымӕттӕ. Комы ирдгӕ сын сӕ даргъ зачъетӕ ӕрдугай рафӕйлауы. | У края дороги, под грушей, сошли они со своих скакунов-авсургов. На зелёной траве, в прохладной тени деревьев, разостлали они свои белые бурки; свежий ветер дует с гор и развевает их длинные бороды, отделяя одну волосинку от другой. |
| Ӕмӕ арвыстой разӕй Сайнӕг-ӕлдармӕ минӕвӕрттӕ Уастырджи ӕмӕ Ныкколайы, иу азы гуырд сӕдӕ саджы сӕ фыццаг, афтӕмӕй. | Уастырджи и Никкола снова первые, как и подобает сватам, пошли к Сайнаг-алдару. |
| Сайнӕг-ӕлдары дуармӕ ӕрлӕууыдсты дыууӕ дуаджы — Уастырджи ӕмӕ Ныккола; иу азы гуырд сагтӕ хъазгӕ бацыдысты Сайнӕг-ӕлдары кӕртмӕ. | У двора Сайнаг-алдара встали небожители, а сто оленей-однолеток вбежали во двор Сайнаг-алдара. |
| Сайнӕг-ӕлдары цырд кӕстӕртӕ фӕлӕбурынц, хӕлӕфгӕнӕгау, уазджыты бӕхты идӕттӕм; уазджытӕ ‘рфистӕг сты. | Младшие Сайнаг-алдара устремились гостям навстречу, проворно хватают они уздечки коней и помогают гостям сойти на землю. |
| Сайнӕг-ӕлдар ракасти мӕстыйӕ; сагты куы федта, уӕд фенкъард ис. | Увидав на дворе своем сотню оленей, Сайнаг-алдар опечалился и рассердился. |
| Рацыд уазджытӕм ӕлхынцъӕрфыгӕй Сайнӕг-ӕлдар — урс цыллӕзачъе, нарӕгастӕу ӕмӕ фӕтӕнуӕхск. Рӕсугъд хуыдӕй йыл теуайы хъуынӕй цухъхъа, йӕ галиу къухы та ӕвзист лӕдзӕг.
— Ӕгас нӕм ӕрцӕут, уазджытӕ! |
Нахмуренный вышел он к гостям. Как белый шелк, седа борода его, но словно у юноши, тонок стан и широки плечи. Красиво облегает его черкеска, сотканная из верблюжьей шерсти. Серебряный посох в левой руке у него.
— Во здравии прибывайте к нам, гости. |
| — Буц уӕд дӕ зӕронд! — загътой уазджытӕ ӕмӕ йын ӕгъдау радтой, куыд ӕмбӕлд, афтӕ. | — Да будет славной твоя старость, — ответили гости и оказали ему почести, подобающие ему по обычаю. |
| Ӕмӕ сӕ бахуыдта Сайнӕг-ӕлдар уазӕгдонмӕ. | В гостевую пригласил их Сайнаг-алдар, на почетные места. |
| Уастырджи ӕмӕ Ныкколайы уӕле сбадын кодта пылыстӕг къӕлӕтджыныл, ӕмӕ йын радзырдтой сӕ цыды хъуыддаг. | В кресла, выточенные из слоновой кости, усадил он Уастырджи и Никкола, и они рассказали ему о том, зачем прибыли. |
| — О сыгъдӕг удтӕ — мӕ зынаргъ уазджытӕ, ӕз ацы бон мӕ цӕрӕнбонты ӕхсӕн уӕлдай рухсдӕрыл банымайдзынӕн. | — О святые душой, дорогие мои гости! День вашего посещения из всех дней моей жизни будет самым радостным для меня. |
| Уӕхи куыд фӕнды, афтӕ бакӕнут; сымах ныхӕстыл зӕгъинаг ницы дӕн. Фӕлӕ ӕркӕсут, нӕ рухс дауджытӕ, мӕгуыр зӕронд лӕгмӕ, мӕгуыр фыдмӕ. | Поступайте как вам угодно. Ни слова не могу возразить я вам. Но взгляните сами, о светлые духи, на несчастного старика, на отца осиротевшего! |
| Фыццаджы хъару ма кӕм ис ныртӕккӕ?! Ӕрзылди мыл ныр мӕ царды зымӕг. Ме стӕг фӕхырыз ис, фӕчиудта мӕ зонд. | Ушли мои силы, наступила зима моей жизни, хрупка стала кость моя, и пошатнулся мой ум. |
| Фӕхӕстӕгдӕр дӕн мӕ ингӕны былмӕ. Хъуынтъыз бон ма мын хуры цӕсты бӕсты вӕййы,— табу уӕхицӕн,— мӕ иунӕг чызджы ракаст. Мӕ иунӕг хъӕбулы куыд ӕмбарын, афтӕмӕй йӕ зӕронд фыды иунӕгӕй нӕ ныууадздзӕни; нырма ӕгӕр ӕрыгон у лӕгмӕ фӕцӕуынӕн. | На краю могилы стою я, и в эти хмурые дни заменяет мне лик солнца взгляд единственной дочери моей. И знаю я думу единственной малютки моей: не оставит она в одиночестве старого своего отца. Да и нужно сказать, молода она еще для того, чтобы выходить ей замуж. |
| Минӕвӕрттӕ Сайнӕг-ӕлдары ныхасмӕ ницы загътой; фӕстӕмӕ фездӕхтысты ӕмӕ уыцы хуызӕнӕй се ‘мбӕлттӕм рараст сты. | Ни слова не ответили сваты на слова Сайнаг-алдара, повернулись и вышли к товарищам своим. |
| Нарӕгастӕу, гуырвидауц Агуындӕ-рӕсугъд рацыдис ӕмӕ йӕ фыды бафарста, минӕвӕрттӕн цы дзуапп радта, уымӕй. | Пришла тут к отцу Агунда-красавица — тонок и строен стан ее! — и спросила она отца, что ответил он сватам. |
| Агуындӕ-рӕсугъд куы базыдта фыды дзуапп, уӕд ӕрбамӕсты ис, йӕ даргъ ӕрфгуытӕ фелхынцъ кодта, дуар мӕсты гуыпп ныккодта йӕ рӕсугъд, пылыстӕджы хуызӕн, урс-урсид къухӕй ӕмӕ феддӕдуар ис. | И узнав ответ отца, рассердилась она, сдвинула свои длинные брови, повернулась, открыла дверь своей белой, как слоновая кость, рукой, сердито хлопнула дверью и ушла из покоя отца. |
| Бамбӕрста, уӕдӕ цы уыдаид, фыд йӕ чызджы зӕрдӕйы уаг. Бахудтис ӕмӕ афтӕ зӕгъы Агуындӕйӕн: | Понял Сайнаг-алдар сердце дочери своей, пошел за ней следом и так ей сказал, улыбнувшись: |
| — О мӕ хивӕнд иунӕг бындар, куыд дӕм кӕсын, афтӕмӕй ӕнӕкӕрон бирӕ уарзыс сызгъӕрин уадындз ӕмӕ рӕсугъд цӕгъдтытӕ ӕмӕ иуазыккон сӕрджын сагтӕ, фӕлӕ уыдонӕй тыхджындӕр бауарзтай Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕзы. | — О единственная моя своевольная наследница! Полюбила ты золотую свирель и звонкие песни, полюбила оленей-однолеток с ветвистыми рогами, но, вижу я, еще больше полюбила ты удальца Ацамаза, маленького сына Аца. |
| Ӕмӕ рарвыста Сайнӕг-ӕлдар йӕ уазджытӕм, ӕмӕ уыдон дӕр ӕрбацыдысты.
Зӕронд Сайнӕг-ӕлдар чындзхӕсджытӕн зӕгъы: |
И велел тут Сайнаг-алдар послать за своими гостями. Вот пришли они в покои Сайнаг-алдара, и сказал тут старый Сайнаг, обращаясь к дружкам:
|
| — Уӕ хатырӕй мӕ иунӕг чызджы аккаг кӕнын ме ‘мсӕр адӕмӕн — Нартӕн, Ацӕйы фырт Ацӕмӕзӕн. | — Ради вас отдаю я свою дочь к нартам, в семью равных мне людей. Сыну Аца Ацамазу отдаю я ее. |
| Уазджыты бахуыдта хӕдзармӕ, ноджы алырдӕм хонӕг фервыста, ӕмӕ ӕрӕмбырд ис бирӕ адӕм. Ӕмӕ хынцын байдыдта Сайнӕг-ӕлдар йӕ уазджыты иннабонӕй-иннабонмӕ. Ӕвзисткъах тымбыл фынгтӕ ӕрӕвӕрдта сӕ разы дауджытӕ ӕмӕ Нарты адӕмӕн. | Пригласил тут к очагу Сайнаг-алдар своих гостей. Во все стороны разослал он гонцов, и много людей собралось на пир. Целую неделю, от одного сегодня до другого сегодня, угощал Сайнаг-алдар гостей своих. Столы на серебряных ножках поставил он перед небожителями и нартами. |
| Хӕрзарӕхст цӕрдӕг кӕстӕртӕ ӕртӕ чъирийы ӕмӕ ӕхсырф ӕмбӕлттӕ, ӕфсӕйнаг уӕхстыл кондӕй, ӕрбахастой. Бӕгӕны стыр дыхъусыг дурынты, ӕлутон фыхӕй, ӕрӕвӕрдтой фынгтыл, ӕрбахастой ронджы дурынтӕ. | Три больших пирога и железный вертел с нанизанным на него ахсырфамбалом — шашлыком из печенки, обернутым нутряным салом, — внесли младшие люди Сайнага, проворно и ловко стали они обносить гостей. Подносили они гостям рога, наполненные ронгом, и расставили по столам большие двуухие кувшины, в которых пенилось черное алутон-пиво. |
| Урссӕр Тӕтӕртупп сыстади, систа йӕ худ ӕмӕ ракуывта; кувӕггагӕй ацахуыста Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз. | Поднялся седоголовый Татартуп, снял он шапку и произнес молитву. Удалой Ацамаз, маленький сын Аца, первым отведал куваггага — жертвенного пирога и мяса. |
| Уыйфӕстӕ райдыдтой минас кӕнын. Карз ронг ӕмӕ ӕлутон фых сау бӕгӕны сӕм — донӕй арӕхдӕр, сӕ хӕринаг та уымӕй дыууӕ хатты фылдӕр. Сӕ хъӕлдзӕг зардӕн кӕрон нӕ арынц. Сӕ зӕрдӕ ноджы рӕсугъддӕр зарджытӕ ӕрцагуырдта. | И туг начался пир. Обильнее воды лились напитки — крепкий ронг и черное алутон-пиво. Вдвое больше того, чем могли съесть гости, было кушаний на этом пиру. Одна песня веселее другой, но гости захмелели, и песен еще веселее просят они. |
| — Йе мӕ ног сиахс, цӕуылнӕ цӕгъдыс дӕ сызгъӕрин рӕсугъд уадындзӕй, хъал чызджы зӕрдӕ кӕмӕй басастай, Сау хохы тигъӕй-иу кӕмӕй цагътай, уыцы хӕзнайӕ? — дзуры Сайнӕг-ӕлдар. | — Эй, молодой мой зять, почему бы не сыграть тебе на той красивой золотой свирели, которой покорил ты сердце гордой дочери моей? Где то сокровище, тот голос, который пел под обрывом Черной горы? |
| Нарты Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕз Сайнӕг-ӕлдармӕ бадзырдта:
— Раджы фӕцух и мӕ лӕппуйы зӕрдӕ мӕ хӕзнайы зардӕй,— мӕ сызгъӕрин ӕнусон уадындз хохы тигъыл куы ныццавтон ӕмӕ лыстӕг пырх куы ныцци! |
И ответил Сайнаг-алдару маленький сын Аца, удалой Ацамаз:
— Сам лишил я свое юношеское сердце радости играть на этой свирели. Ударил я ее об утес и разбил вдребезги. |
| Уӕд Агуындӕ-рӕсугъд сызгъӕрин уадындз сырх дарийы тыхтӕй рахаста ӕмӕ йӕ Ацӕмӕзмӕ балӕвӕрдта. | Тогда вышла Агунда-красавица, и вынесла она завернутую в красный шелк золотую свирель, и подала ее Ацамазу. |
| Ацӕмӕзы цӕсгом хурау ныррухс ис, уадындз куы ауыдта, уӕд; райста йӕ ӕмӕ райдыдта зарынтӕ. Зард кӕмӕ хъуысти дунейыл, уыдон кафын байдыдтой. Сӕдӕ иуазыккон саджы сӕ сытӕ ныппака кодтой, афтӕмӕй кӕрты самадтой кафт. | Подобно солнцу, засияло лицо Ацамаза, когда увидел он свою свирель. Приложил он ее к губам и заиграл. Нельзя было слушать его игру и не плясать. И гости пошли в пляс. Широко раскинув ветвистые свои рога, дробным стуком пляшут на каменном дворе сто оленей-однолеток, |
| Уазджытӕ бӕзджын хъӕлӕсӕй ныхъхъырнынц Ацӕмӕзы цагъдӕн. | и мощными голосами вторят гости игре Ацамаза. |
| Нарты хорз лӕгтӕ хӕрд ӕмӕ нозт куы фесты, уӕд тымбыл фынгыл, бӕгӕныйы кӕхцы былтыл, систой нӕртон кӕфтытӕ кӕнын. | А когда кончили есть и пить, тогда славные нартские мужи под дивную игру свирели пошли один за другим в веселый пляс, и все хлопали им в ладоши. Вот по краю круглого стола пошла пляска, вот по краям большой пивной чаши пляшут они. |
| Иу абонӕй иннӕ абонмӕ куы фӕбадтысты, куы фӕминас кодтой, куы фӕзарыдысты ӕмӕ куы фӕкафыдысты, уӕд уазджытӕ Сау хохы айнӕгӕй рараст сты, — Ацӕйы фырт чысыл Ацӕмӕзӕн Агуындӕ-рӕсугъды рахастой. Агуындӕйы чындздзон уӕрдон уыдис ӕвзистӕй, ӕмӕ дзы ифтыгъд уыдис авд сӕрджын саджы — Ӕфсатийы лӕвар. | Так целую неделю, от одного сегодня до другого сегодня, во славу пировали они. А через неделю, вдоволь напевшись и наплясавшись, спустились гости с отвеса Черной горы. Увезли они с собой Агунду-красавицу в дом маленького сына Аца, удалого Ацамаза.
Из серебра была выточена свадебная колесница Агунды, семь ветверогих оленей — дар Афсати — запряжены были в нее, позади ехали дружки, |
| Чындзхӕсджытӕн сӕ фӕстӕ авд уӕрдоны дзаг чындзы дзаумӕттӕ ласынц. | а следом за ними на семи доверху нагруженных повозках везли вещи невесты. |
| Агуындӕйы къухылхӕцӕг уыд бӕрзонд Уастырджи; дыккаг ӕмбал ын — Нарты Уырызмӕг; сӕ разӕй цыдис бӕрзонд Ныккола; тырысахӕссӕг та сын уыдис Быдыры зӕд. | Держать за руку красавицу Агунду и везти ее в дом жениха выпала честь высокому Уастырджи, а с другой стороны ехал старейший из нартов Урызмаг. Впереди скакал небожитель Никкола, а знамя нес дух — покровитель равнины. |
| Цытджын Елиа сӕ размӕ бӕхыл ӕрхъазы; йӕ ехсы къӕрцц вӕййы арвы нӕрынау, йӕ арцы цӕхӕр та у арвӕн йӕ ферттывд, йӕ бӕхы къахы фзед — ӕнӕхъӕн адаг, йӕ бӕхы фынк та — зымӕгон тымыгъ. | Ловко джигитует во славу жениха и невесты прославленный Елиа, и когда ударяет он плетью, громы грохочут над миром и небесные молнии отбрасывают копье его. Где ступит конь его, там остается овраг, и, подобно зимней метели, проносится дыхание коня его. |
| Агуындӕ-рӕсугъды зӕрдӕхъӕлдзӕгӕй ӕрхастой ӕмӕ йӕ Нарты Хӕдзармӕ бакодтой. Нӕртон хорз ӕфсин Сатанамӕ бакуывта Агуындӕ-рӕсугъд; чындзхӕсджытӕ базарыдысты къӕсӕрӕй: | Так, веселые, привезли они Агунду-красавицу в нартское селение и ввели ее в дом нартов. Низко поклонилась Агунда-красавица славной нартской хозяйке, мудрой Шатане. И дружную песню запели на пороге дружки: |
| Ой, нӕ буц ӕфсин Сатана!
Ой, хъӕздыг царды Сатана! Ой, дӕумӕ, дам, куы зарӕм, Ой, дӕумӕ, не ‘фсин Сатана! |
Ой, любимая наша хозяйка, славная наша Шатана!
Ой, источник богатой жизни, Шатана! Ой, тебе поем мы эту песню.
|
| Ой, кӕд сойджын у дӕ къӕбиц,
Ой, бӕркадджын — дӕ къухтӕ!
|
Ой, тебе, хозяйка наша Шатана!
Ой, богата твоя кладовая, Ой, щедры твои руки! |
| Ой, рахӕсс-ма нын сау бӕгӕны,
Ой, сау бӕгӕны ӕмӕ бур физонӕг, Ой, сау бӕгӕны сырсыргӕнгӕ, Ой, бур физонӕг цӕхцӕхгӕнгӕ, Ой, нӕ буц ӕфсин Сатана! |
Ой, вынеси-ка нам черного пива,
Ой, пива черного да шашлыка румяного! Ой, чтоб черное пиво шипело, Ой, чтоб румяный шашлык потрескивал!
|
| Ой, хъӕздыг царды Сатана!
Ой, рахӕсс-ма нын уӕливыхтӕ, Ой, цӕрвджын ӕмӕ дзаджджынӕй, Ой, рахӕсс-ма нын ронджы дурын! |
Ой, щедрая наша хозяйка, Шатана.
Ой, источник богатой жизни, Шатана! Ой, вынеси-ка ты нам пирогов, Ой, маслом политых, сочным сыром обильно начиненных! Ой, вынеси-ка ты нам кувшин ронга, |
| Ой, рахӕсс-ма нын, уӕдӕ, рахӕсс,
Ой, дӕ цыхтытӕн сӕ бинаг! Ой, нӕртон ӕфсин Сатана! Ой, хъӕздыг царды Сатана! |
Ой, вынеси-ка ты нам, вынеси-ка,
Ой, самый нижний из сыров своих старых! Ой, дивная хозяйка Шатана, Ой, богатой жизни Шатана! |
| Стыр чындзӕхсӕв скодтой Нарт. Сӕ уӕлӕ хистӕрӕн бадӕг уыдис урсзачъе Уырызмӕг ӕмӕ бакуывта: | Большой свадебный пир устроили нарты в своем доме. Седобородый Урызмаг старшим восседал на этом пиру во главе стола, и произнес он молитву перед пиром: |
| «Уӕ Хуыцау, табу дӕуӕн! Хуыцауы раз Уастырджи рӕстыл цӕуӕг у ӕмӕ нын нӕ алы хъуыддаг рӕстыл уадзӕд! | — О Бог, слава тебе! Уастырджи — праведник божий, и пусть по правому пути ведет он каждое наше дело. |
| Уӕ Хуыцау, нӕ кӕстӕртӕй цардфӕлварӕн чи кӕны, уымӕн ратт цард. Тыхфӕлварӕн ныл чи кӕны, уымӕн йӕ тых асӕтт! Фӕлӕ цардфӕлварӕн кӕнут, нӕ кӕстӕртӕ!» | О боже, нашим младшим, что жизнь свою начинают, помоги устроить ее счастливо! Кто захочет на нас пробовать свои силы, пусть насильник тот силы лишится. Ну, начинайте счастливо строить жизнь, наши младшие. |
| Ӕмӕ Уырызмӕг йӕ куывд куы фӕци, уӕд Тӕтӕртупп базарыд: | И когда закончил свою молитву Урызмаг, то запел Татартуп: |
| Хорз хӕдзар, хӕдзар,
Астфисынон, цыппӕркъуымон — Ахӕм, ахӕм фидаргонд у. |
Славен дом — дом нартов.
Восемь граней — четыре угла, — Вот почему крепко так выстроен он. |
| Цӕджындзтӕ Донбеттыртӕй суадзгӕ,—
Ахӕм хорз хӕдзар у, Аххӕрджытӕ Хъӕздыг комӕй ӕрласгӕ, Уӕладзӕнтӕ Фарны комӕй ӕрласгӕ,Уымӕн йӕ рӕхыс уӕларвӕй ӕруадзгӕ. |
Донбеттырта принесли столбы для него —
Вот почему так крепко это убежище. Поперечные балки привезены из богатого ущелья, Брусья привезены из ущелья Счастья, Цепь, что над очагом, спущена с неба. |
| Нартӕн хистӕр Уырызмӕг у,
Се ‘фсин та Сатана у, Уырдыглӕууӕг Сослан куы у. |
Старшим у нартов — старик Урызмаг,
Хозяйкой у них — мудрая Шатана. Славный Сослан старшим еду подносит. |
| Фӕсивӕд сты Нӕртон фӕсивӕд,
Уӕй, уастӕн, бирӕ фӕцӕрой, Арсау дзӕмбыджын уой, |
Нартские юноши — лучшие юноши,
Пусть долгая жизнь их ожидает! Подобно медведям, пусть будут когтистыми, |
| Сау хъӕды сагау сыкъаджын уой.
Каркау та бӕдулджын уой Ӕмӕ хъӕлдзӕгӕй фӕцӕрой, О нӕ уарзон фӕсивӕд! |
Подобно оленям дремучего леса — проворными,
И, как куры, пусть будут плодовиты нартские девушки, И пусть весело всегда живет наша любимая нартская молодежь! |
| чъиуцӕст | |
| цыллӕ | |
| сагсур | |
| Гӕмӕх | |
| быгъдуан | |
| ныхъхъырнынц | |
| Нарты кадджытæ\\ Составители: В.Абаев, Н.Багаев, И.Джанаев, Б.Боциев, Т.Епхиев. Литературный редактор И.Джанаев. Владикавказ: «Алания». 1995. С.244-252. | Осетинские нартские сказания.\\ Составители: В.Абаев, Н.Багаев, И.Джанаев, Б.Боциев, Т.Епхиев. Перевод с осетинского Ю.Либединского. Москва-Владикавказ. 2001. С.351-365. |
